Собр Тверь ОМСН, декабрь 1994 - 1995 год.МЕДВЕДЕВ Алексей Юрьевич .Орден мужества посмертно.

МЕДВЕДЕВ
Алексей Юрьевич
Майор милиции, заместитель начальника
СОБР УОП при УВД



Родился 30 августа 1959 года.
Погиб 14 декабря 1995 года.
Награждён орденом Мужества.
Похоронен на Дмитрово -Черкасском кладбище г. Твери

Вспоминают однополчане А. Ю. Медведева

10 декабря 1994 года нас подняли по тревоге. Собрались мы в течение часа и выдвинулись в Москву. Алексей был назначен старшим группы. Куда направляемся - не знали. Нам только сообщили, что едем в район боевых действий.
В ночь с 10 на 11 декабря с подмосковного аэропорта "Чкаловский " вылетели в Моздок. Через четыре дня мы прибыли в село Знаменское, где располагался штаб оппозиции. Разбили лагерь в чистом поле. Ещё через 4 дня нас бросили на освобождение села Ищерское. Операция была грамотная. Село освободили. Обошлось практически без потерь.
После операции вернулись в Знаменское и находились там, выполняя боевую задачу: сопровождение колонны "наливников".
29 декабря получили приказ выдвинуться в район Грозного. Сухпай взяли на трое суток - через три дня думали вернуться назад. В общем- то тогда мы в это верили. Ведь по радиостанции "Маяк" 25-го числа передали, что город контролируют наши...
30 декабря подошли к селу Пролетарское - это пригород Грозного. Село было уже всё разрушено. По нам постоянно работали снайперы, пришлось всю ночь сидеть в броне (БТР). Ночью начался сильный обстрел.
В 8 утра 31-го числа нам отдали приказ штурмовать город. В 10 часов колонной бронетехники двинулись в Грозный.
Вообще эта война была парадоксальной. Любой знает, что в городе так не воюют. Бронетехника шла колоннами, не было картматериалов - по городу шли с туристической картой! Не было никакой согласованности: где наши, где боевики, никто не знал.
В город вошли на скорости: всё горит, все во всех стреляют. Нас было три брони. На первой Медведев, на второй тоже наши, а на третьей солдаты-срочники. Их призвали за месяц до штурма, стреляли на полигоне только один раз. Совсем молодые пацаны. Вокруг трупы, кровь. К нам выбежал офицер с оторванными руками. Но остановиться мы не могли: идем на скорости, только остановись - сожгут. Пацаны, увидев это, перепугались. Не каждый мог выдержать такое...
Как мы вышли из этого боя - непонятно.
Засветло вышли на окраину города и встали. Ночью опять команда: к штурму!
Сообщили, что десантный батальон в районе вокзала попал в заса-ду. Сказали, что нужно его выручать и пойдут только добровольцы. Выручать ребят решили идти все. Прождали полчаса, но команду отменили. Сказали, что уже все, поздно. Если даже там кто-то остался, то они к себе никого не подпустят...
Затем нас бросили на молочный завод. Начались потери: погиб ярославский СОБР вместе с генералом Воробьевым. Поехали их забирать -ещё потери. У нас жесткий принцип: мы не уходили, пока не заберём всех своих...
После был нефтяной институт. Выдвинулись туда. На площади ле жат трупы наших пацанов, дымятся - они попали под минометный огонь. Первый раз мы там увидели генерала, который находился на передовой, стоял на броне и руководил боевыми действиями. Это был Рохлин.
Нефтяной институт был самым высоким зданием в Грозном. На его крыше работали наши корректировщики, и поэтому это здание было очень важным как для нас, так и для боевиков.
Мы заняли институт. Через два дня нас должны были сменить. Дольше там держаться нельзя было: кончалась вода, боеприпасы, медикаменты для раненых.
Чеченцы атаковали нас каждый час. Алексей организовал грамотную оборону, и когда ночью, после обстрела из гранатомётов, начался новый штурм, он первым заметил чеченцев... Мы всегда удивлялись: откуда у него столько сил берётся! С каждым переговорит, ночью все посты обойдет. Железный он был, что ли? Таких замполитов, каким был Алексей, мы больше не видели. Любой мог прийти к нему со своими проблемами. Часто, чтобы не обсуждать личные дела в казённой обстановке, он приглашал ребят для разговора к себе домой. У него была характерная черта: в любую командировку он ехал первым. Говорил, что раз он замполит, то и должен ехать первым...
13 января 1995 года у нас закончилась первая командировка в Чечню. В очередной раз в Чечню мы должны были выдвинуться 7 ноября. Это была четвертая командировка для СОБР, вторая для Алексея. Но 1-го числа неожиданно пришла команда, что 2-го должны прибыть в Москву. Не успели далее проститься с родными. Во время первой командировки мы дали слово, что если будем живы, то пойдём в церковь. Слово сдержали. Когда получили приказ выезжать, решили перед отъездом сходить в храм, но Алексей не смог...
Перед самым отъездом зашли к его матери. Алексей ей сказал, что мы едем на сборы в Ставрополье, но она, конечно же, всё поняла...
3 ноября прибыли в Грозный. Ночевали в ГУОШе (Главное управление оперативных штабов). Только легли спать, как начался обстрел. Пришлось занимать оборону. 7-го числа отправились в Моздок. Там встретили всех наших и колонной через всю Чечню двинулись в Бамут -невесёлое место. Вставали на усиление на разных заставах, сначала на 24-й, потом на 29-й. Боеприпасов не хватало, и за ними постоянно приходилось ездить в Грозный. Этим всегда занимался Алексей. Мы ему говорили, чтобы он оставался в ГУОШе, но он отказывался. По дороге за боеприпасами боевики постоянно легли по несколько машин...
Потом нас отправили на усиление на 31-ю заставу. Место жуткое: застава в карьере, вплотную к ней стоит самашкинский лес. Солдаты, стоящие на заставе, от усталости и голода уже не могли ходить. Они буквально падали в грязь. Ночью лес озарялся светом, и "духи" начинали выть: так они обрабатывали психику солдат. На этой заставе мы пробыли десять дней.
10 декабря нас сняли с заставы и отправили в Грозный обеспечивать выборы, которые должны были состояться 17 декабря. Ночь провели в Грозном, а утром приказ: в Ханкалу, в ставку федеральных сил. Там нам поставили задачу выдвинуться в Шатой, в распоряжение командования 245-го полка. Загрузились в "вертушки" -и туда. Места там красивые -горы. Мы стояли на вершине, внизу ущелье и Шатой, за Шатоем - селение Борзы. В этом селении дислоцировался чеченский спецназ. Комплектовался он в основном из наемников из Афганистана и арабских стран. Называли они себя волками. Нас сразу предупредит, что наш полк окружён, вокруг только чеченцы.
12 декабря получили задание: выдвинуться в Шатой и подавить боевиков. Пошло нас 14 человек и 12 человек из разведки, на двух БМП и "Урале ". На самом выезде в Шатой заметили двух гранатомётчиков. Прозвучала команда "в бой!".
На нашей стороне был фактор неожиданности. В тот день боевики собрали на митинг людей, убеждая их не голосовать.
В самом начале боя Алексей спас жизнь одному из собровцев. У него боевик перехватил ствол автомата и уже собирался его убить, но Алексей застрелил боевика. Мы заняли оборону. Боевики опомнились и начали нас теснить. Солдаты растерялись, и мы стали отводить их к БМП. Алексей командовал отходом. Попросили поддержки, но нам сказали, чтобы выходили сами. Отходили за броней, подбирали раненых. Дошли до реки, а за рекой стояли наши танки, которые и прикрыли наш отход. Из боя вышли все. Легли на землю, закурили - до штурма Грозного Алексей не курил - была радость, что все остались живы...
13 декабря боевики провели переговоры с командованием полка и поставили условие: мы вам пленных, вы нам СОБР. Непонятно, откуда они узнали про нас? Мы ведь прибыли туда секретно. Командование отклонило их требование.
Утром 14 декабря боевики штурмом с гор взяли стоящую рядом заставу и увели всех в плен - около тридцати человек.
Командование послало туда разведку - два БМП - их сожгли. Нам поставили задачу: выручать разведку. Мы на трёх БМП и около двенадцати солдат двинулись на выручку. Вошли в Шатой - тишина. Мы сидели на первой броне. Молчали: понимали, что будет тяжело. Только заехали за первый поворот, как по нашему БМП ударили т гранатомёта. Но гранатомётчик промахнулся. Сразу начался шквал огня. Рядом сидел молодой парень. Он служил писарем и ни разу не участвовал в операциях. А тут ему на дембель, и он упросил командира разрешить ему сходить на операцию. Его убили сразу, не успел он с брони спрыгнуть...
Вторым выстрелом уничтожили наш БМП. Мы оказались отрезанными от своих. Алексей взял на себя командование. Нас начали бить со всех сторон. Алексея сначала ранили в руку, а через некоторое время он погиб: попали в голову...
Затем из Ханкалы прилетели вертолёты, прикрыли наш отход и забрали раненых.
Позже мы узнали, что боевики специально подготовили операцию по захвату заставы, чтобы нас в ловушку.
У Тверского СОБРа было семь командировок в Чечню. Было всё: кровь, ранения, война... Но эта, четвёртая, оказалась самой трагичной...

Рассказывает Ирина, жена Алексея

Я была в командировке в Москве, приехала только вечером. Мне звонят и под страшным секретом ("Только, пожалуйста, никуда не звони, никому не говори, нигде не уточняй ") говорят, что Алексей тяжело заболел и отправлен домой лечиться. Я, естественно, начинаю обзванивать всех: объясните мне, что происходит, ну хоть что-нибудь скажите. Никто ничего не знает, никто ничего не говорит. Просят перезвонить завтра утром -может, что-нибудь станет известно. Утром я звоню: что у него, чем он заболел? Когда Алексей звонил из Грозного последний раз, 9 декабря, сильно кашлял. Я подумала, что у него, может быть, воспаление легких и его отправили сюда лечиться. Мне говорят: "Не дёргайся, мы всех наказали, откуда пошла утечка, ничего не известно; туда звонили - в компьютере его фамилии нет. там есть только информация об А. (сотрудник СОБР), что он ранен". Первоисточником всех этих, как тогда казалось, слухов были военные федеральные войска, часть которых дислоцирована здесь, и они только что вернулись из Чечни. Они позвонили в УВД и сказали, что Алексей убит. Меня успокаивали, говорили, что информация в компьютере в Моздоке опаздывает на двое суток, что там неразбериха, идёт война, а на войне всегда большая путаница, и что вообще оттуда пришла какая-то странная информация, будто Алексей направлен в Тверь командой двести. Дома мы взяли медицинские справочники, выяснили, что такая команда действительно есть, что это какое-то нервное заболевание. Мы покрутили-покрутили: к Алексею это не может иметь ни малейшего отношения. Полдня из управления звонили в Моздок, ничего мне не сообщали. Потом сказали, что получили информацию, но она такая, что лучше они сами ко мне приедут. Я жду час, жду два. Начинаю опять звонишь. Ребята по всем каналам перепроверяли информацию. А в пятницу вечером ко мне приехали. Сказали, что Алексея нет...

Мужская работа – Родину защищать

30 апреля 2010 года на базе Тверского ОМСН (СОБРа) состоялось торжественное построение личного состава в связи с 15-летием сотрудничества отряда с епархиальным Отделом по взаимодействию с Вооруженными силами. Духовнику Тверского ОМСН, настоятелю храма Рождества Христова (п. Мигалово) г. Твери, протоиерею Димитрию Куликову была вручена Почетная грамота.
Командир ОМСН (СОБРа) полковник А. В. Гатаев поблагодарил о. Димитрия и поздравил его и офицеров отряда со знаменательной датой, а также выразил надежду на дальнейшее сотрудничество.
Наш корреспондент встретился с полковником Артемом Валерьевичем Гатаевым и протоиереем Димитрием Куликовым, чтобы узнать, каковы особенности сотрудничества священника с офицерами спецподразделений, как они относятся к тому, что в России возрождается институт военного духовенства, что такое «патриотизм» и многое другое.
— Наверно, нашу беседу уместнее будет начать с вопроса о том, с чего началось духовное окормление офицеров Тверского СОБРа?

А.Г. — Познакомил нас в 1995 году заместитель командира отряда Алексей Медведев. Мы вернулись со штурма Грозного. Это была не первая командировка, но первые крупные боевые действия. Но, как говорят, человек начинает взывать к Богу тогда, когда от него самого уже мало что зависит. Вот мы готовимся физически, морально, психологически, но когда идет война, вокруг гибнут люди, ты понимаешь, что ты всего лишь песчинка в машине смерти и не можешь собой распорядиться. И не помогут ни твое умение, ни опыт – ничего, кроме защиты Господа. И я тогда сидел и молился: «Господи, если я живым отсюда выберусь, то буду ходить в храм». В то время о Православии старались умалчивать, в училище мы, кроме основных предметов, изучали научный атеизм. Но какое-то подсознательное влечение к Церкви все равно было… Когда мы с женой познакомились, у нас возникла мысль во время свадебного путешествия креститься. А вот обвенчал нас отец Дмитрий уже через несколько лет.
После той командировки многие обратились к Господу. Когда вернулись – пошли в храм принести благодарность за то, что живыми вернулись. Знали, что будут еще операции на Кавказе.
Чуть позже у нас получилась такая ситуация. В 1995, когда погиб Алексей Медведев, мы с ним, как руководители, уехали гораздо раньше остальных бойцов. Поэтому мы на молебен в храм не попали. Но я успел зайти в Моздоке в церковь (она в народе называется солдатской). А Алексей не успел. В ту командировку он погиб… У нас было много тяжелораненых, в том числе и я, но все выжили.
Сейчас батюшка дает нам с собой молитвословы, которые нам действительно нужны перед боем. Он крестил тех из отряда, кто был некрещеным. Для нас это уже естественно. И потом, о.Димитрий ездил с нами в командировки еще тогда, когда там была настоящая война, а не точечные зачистки. Молился за нас, крестил, служил панихиды по погибшим…
Вообще, как батюшка объяснил, Православная Церковь учит, что если православный воин погибнет, выполняя свой долг, он попадает к вратам Рая. Естественно, с этим знанием легче идти в бой, спокойно осознавая, что можешь не вернуться.
о.Д. – В конце апреля 1995 года глава Отдела по взаимодействию с Вооруженными Силами протоиерей Павел Сорочинский поручил мне связаться по телефону с майором Алексеем Медведевым по его просьбе…. Во время личной встречи майор Медведев передал мне просьбу командования Тверского СОБРА благословить сотрудников в очередную командировку на территории Чеченской Республики. У меня подобный опыт был первым, когда на официальном уровне попросили благословение воинов на исполнение воинского долга. Война шла уже 4 месяца, и к нам в Покровский храм и часовню св. Иоанна Кронштадтского часто заходили солдаты и офицеры, крестились, просили их благословить. Но вот чтобы так официально – это было впервые.
Сразу хочу отметить, что доверительные отношения сложились не вдруг и не сразу. Пожалуй, могу выделить два момента, сыгравших ключевую роль в доверии офицеров Тверского СОБРа к Церкви… В декабре 1995 года во время отправки в очередную командировку (как уже говорил Артем Валерьевич) из 16 бойцов двое не были на молебне. А потом Алексей Медведев погиб смертью храбрых, а Артем Гатаев был тяжело ранен. Это, наверно, стало краеугольным камнем в вере людей в помощь и силу молитвы. Тогда у меня уже были и первые исповеди. Исповеди тех, кто побывал в жестоких боях. Простой пример: приходит парень, говорит: «Батюшка, я которую неделю спать не могу. Все снится этот бой. И ничего не помогает». Поговорили, он подготовился, пришел на исповедь – и отлегло. И это не единичный случай. А было еще так. В 1996 году группу подняли по тревоге. Начальство торопило: «Времени в обрез. Никакого священника!» Но отряд единогласно заявил: «Без благословения не поедем».
Ну и самое удивительное. В феврале 2000 года Тверской СОБР переводят на постоянную базу в Мигалово, а апреле этого же года указом Архиепископа Тверского и Кашинского Виктора я назначаюсь настоятелем храма в том же поселке Мигалово. Буквально в 300 метрах от базы. Промысел Божий, да и только! Ребята шутили: «Ну, куда мы без тебя, а ты без нас!» С этого момента начинаются наши соседско-дружеские отношения. Личный состав СОБРа во главе с командиром по первой просьбе всегда выполняют все связанные с тяжелым физическим трудом работы по благоустройству храма. Перед каждой командировкой бойцы приходят в храм для получения благословения, освящения оружия. А наши прихожане в дорогу пекут «подорожники» — большое количество пирогов.
— Артем Валерьевич, среди читателей «Православной Твери» много молодежи. Не могли бы Вы рассказать для них, как можно стать сотрудником СОБРа? И какие качества нужно иметь молодому человеку, чтобы из него получился офицер спецназа?

А.Г. — Это обычные парни, правильно воспитанные в детстве, с настоящим мужским характером, для которых понятия «защита своего Отечества» и «Родина» — не пустой звук и которые в этом видят нормальную мужскую романтику. Чтобы попасть сюда, нужно быть физически очень крепким: тестирование, которое проходят бойцы, связано с большими лишениями, в том числе, и с физической болью. На это не каждый решается. Обязательно все кандидаты должны перед этим пройти вооруженные силы: офицеры — военное училище, рядовые — службу в армии. И, конечно, нужно большое желание служить Отечеству.
— 20 лет назад в школах был предмет НВП (начальная военная подготовка). Потом на долгие годы его отменили. А в феврале этого года правительство РФ приняло новую Концепцию системы подготовки молодежи к военной службе. Этот шаг сразу вызвал бурю негодования у правозащитников. В своем открытом письме на сайте «За права» они пишут: «Концепция фактически требует насаждать среди несовершеннолетних воинственность и национализм… Есть много людей с принципиальными гуманистическими и пацифистскими взглядами… Например, многие верующие, принадлежащие к различным направлениям мировых религий и их церквей, а также относящиеся к новым религиозным движениям, считают национализм и милитаризм неприемлемыми для себя и своих детей.»
А.Г. — Что касается моего отношения к правозащитникам. Я считаю большинство из них «пятой колонной», т.е. теми, кто хочет развалить страну и опустить нас на колени. Если нашим правозащитникам сейчас дать власть, то об нашу страну лет через пять будут вытирать ноги все кому не лень. И ходить мы будем, как в Голландии: все кудрявые, в серьгах, в клепках, употреблять наркотики, менять сексуальную ориентацию… Если мы хотим быть крепкой нормальной державой, чтобы нас уважали, и быть нормальными людьми, то рекомендации этих правозащитников не то, что нельзя исполнять, эти «совет» нельзя даже просто давать слушать детям. Они называются правоЗАЩИТНИКАМИ, но непонятно, кого они защищают. У любого нормального человека сразу возникает два вопроса: кем они куплены? и какая у них цель? Они делают все не во благо нашей страны.
Я считаю, что НВП, прежде всего, прививает детям патриотизм. Кроме того, мальчики учатся чувствовать себя мужчинами, защитниками. А это даже не всякая семья может дать. Не хочу сейчас восхвалять советский строй, но все же тогда детей воспитывали правильно. Они любили Родину и хотели ее защищать. Служба в ВС была по-настоящему почетной обязанностью. Когда я уходил в армию, у нас во дворе не пойти в армию – это был позор. Никакая приличная девочка с таким парнем встречаться бы не стала. Потому что он либо больной какой-то, либо юродивый.
Границы нашей страны таковы, что защищать их силами одних офицеров-профессионалов, закончивших военные училища, невозможно. У нас каждый мужчина должен принимать участие в обороне своей страны. Хотя бы должен этому научиться. Чтобы, если вдруг грянет гром, они знали, куда идти и что делать. Почему все сегодня уверены, что они могут есть, спать, гулять, а защищать их должен кто-то? Если человек не хочет становиться профессиональным военным — пожалуйста! Отслужи в армии и больше не бери в руки оружие! Как для женщины святой долг — рожать детей, так и для мужчины — научиться держать в руках оружие.
Православная Церковь так же, как и любое другое традиционное вероисповедание, всегда стояла на стороне защитников Отечества. И это абсолютно правильно! А если членам какой-либо секты убеждения не позволяют брать в руки оружие и защищаться, то почему они считают, что кто-то должен охранять их жизнь и покой?
То, что сегодня в школьную программу возвращается аналог НВП, — прекрасно. В детских душах зажигаются искры того патриотизма, который мы потеряли за последние 20 лет. Когда в 90-е годы мы спрашивали 16-летних школьников, кем они хотят стать, половина опрошенных заявляла, что они станут бандитами, а другая половина собиралась торговать на рынке нижним бельем. Это ведь вырождение страны! Сейчас, слава Богу, ситуация исправляется. Это чувствуется: когда мы встречаемся со школьниками, мы видим, как они относятся к людям в военной форме, к оружию.
С помощью одного закона нельзя предотвратить преступность в обществе. Особенно в молодежной среде. Нужно православное воспитание в семье. Если молодому парню с детства прививать духовность, то он вряд ли возьмет в руки наркотики, вряд ли будет злоупотреблять спиртным или совершит насилие над человеком.
А то, что правозащитники начинают сравнивать патриотизм и нетерпимость к другим народам… Это совершенно разные вещи! Мы никогда не одобряли и не поощряли скинхедов. Лично мне очень хотелось бы отловить пару таких вот недоумков и заставить их служить своему Отечеству. Чтобы они заключили контракт, взяли оружие и ехали на Кавказ, рискуя, воюя. А когда толпа в 20 человек отловит одного бедного узбека и запинает его до смерти — в чем тут патриотизм? Это уголовщина. Причем, трусливая уголовщина. Так что путать патриотизм с национализмом могут только правозащитники.
о.Д. — Ну, насчет «мальчиков в армии»… Будучи в командировке в составе группы Тверского СОБРа в Аргунском ущелье, где тогда шли довольно активные боевые действия, мне приходилось много крестить, причащать, исповедовать военнослужащих срочной службы. Ну не видел я там забитых, зачуханных, избитых пацанов! Простой пример. Время — 23-00. Меня «тайными тропами», с фонариком, проводят в расположение 7-й бригады спецназа ВВ. Капитан, командир группы, говорит: «Батюшка, благословите моих ребят. Завтра на несколько дней уходим в горы». Стоит десяток громадных рюкзаков, около них автоматы, гранатометы и другое оружие. Возле каждого стоит боец. Ребята 19-20 лет. В глазах — ни страха, ни растерянности. Даже какой-то обреченности не было. Проняло до глубины души. Потом, уже позже, мне объяснили, что это прекрасно обученные воины, которые никогда не строили дачи генералам, не занимались всякой ерундой, а учились военному делу. Я сам считаю, что те два года, которые я отдал Вооруженным Силам, — это нормальная мужская работа (недавно по Интернету нашел своего бывшего командира роты. Мы с ним переписываемся, как старые друзья, хотя прошло уже более 25 лет).
— В России вводится институт военного духовенства. Насколько, на ваш взгляд, необходимо присутствие священника на войне?

А.Г. — Сейчас еще стало модно заводить при вооруженных подразделениях всякие службы психологической помощи и контроля. Я к этому отношусь довольно скептически, поскольку я не считаю, что у нас настолько хорошо подготовленные психологи, что могут предотвратить негативные поступки военнослужащих. Считается, что люди, вернувшиеся из районов боевых действий, стрелявшие в человека, прошли определенный стресс, и у них появляется агрессивность, склонность к насилию и т.д. Я полагаю, что тут поможет не психолог, а вера в Бога. Потому что искренне верующий человек никогда не будет совершать те поступки, которые противоречат чести офицера и совести нормального православного человека. Такой человек не будет кончать жизнь самоубийством, причинять вред другому человеку. Потому что от закона уйти можно, от совести — гласа Божьего — не уйдешь. И отвечать за свои поступки придется обязательно. Все мои бойцы готовы применять насилие только в тех случаях, когда это действительно обосновано, необходимо для их службы и работы. И никто не будет применять силу против мирных граждан и в быту. У нас служат абсолютно адекватные, нормальные люди, которые хоть и находятся постоянно в состоянии риска, но ни у одного бойца в моем отряде — я это знаю точно — никогда не возникает желание избить человека, слабее себя, а тем более — женщину или ребенка. Я не слышал, чтобы они применяли силу у себя в семьях. Наоборот, все очень нежно относятся к женам и детям, как и должны себя вести русские православные воины.
В нашем отряде совместно с о.Дмитрием оборудован молитвенный уголок, куда каждый боец может подойти и поблагодарить Господа после командировки, попросить у Него об удачном проведении операции. В ближайшее время планируем сделать часовню в кабинете нашего погибшего командира Дмитрия Горбунова.
о.Д. — Смотря где и как. Каким должен быть военный священник в Тверских спецподразделениях (СОБР, спецназ ФСБ, спецназ УИН)? Там служат взрослые люди, большинство с высшим образованием. И отношения с ними могут быть только доверительные, а не с позиции учителя. В основном, чисто дружеские отношения, основанные на взаимном уважении и доверии. Если офицер Вооруженных Сил рискует своей жизнью непосредственно во время боевых действий, то офицер-спецназовец находится в состоянии риска для жизни каждое дежурство. Я ни в коем случае не умаляю достоинство офицерского корпуса Вооруженных Сил – просто у всех разные задачи.
Регулярной армии военное духовенство необходимо. Солдат без духовного стержня, без патриотизма, без традиций превращается либо в наемника, либо в пешку. И как раз задача Русской Православной Церкви и других традиционных конфессий — восполнить тот духовный вакуум, который образовался не только среди военнослужащих, но и среди молодежи в целом.
— Отец Димитрий, мы знаем, что вы неоднократно бывали на Северном Кавказе. Расскажите об этом, пожалуйста.

о.Д. — Милостью Божией и по благословению Владыки Виктора мне трижды довелось побывать на Северном Кавказе в качестве военного священника. И меня часто спрашивают, а нужно ли это было? Раз предлагали — значит, нужно. Конечно, все это связано с риском. И не только для меня, а, в первую очередь, — для командира. Потому что я — «пассажир», дилетант, который «дергается» при любом выстреле. Но на базе в Аргунском ущелье мне один офицер соседнего подразделения с уважением сказал так: «Ваш командир ничего не боится. Попа с собой привез!» Вообще, первая командировка была для меня самой изматывающей и самой плодотворной. Много освящал, много крестил, много исповедовал и причащал. Чего я больше всего боялся? Того, что заметят, что я боюсь.
Конечно, самое трагическое — это потеря друзей. С ныне покойным полковником Дмитрием Горбуновым мы в ноябре вместе ехали в ту злополучную командировку. Двое суток бок о бок находились в автобусе, разговаривали, пели песни. А через месяц — 30 декабря — в Московском центральном госпитале МВД я его, смертельно раненного, соборовал и причащал…
А вообще, меня поразило спокойствие, с каким люди относятся к возможной смерти. …Еду внутри БТРа, высовываю голову из люка, спрашиваю: «Дима, почему меня посадили вовнутрь?» А он отвечает с улыбкой: «Батюшка, если будет фугас, то у Вас есть шанс, а нам на броне — хана!» Знаю еще такой случай, когда командир группы, попавшей в трудное положение, кричал по рации: «Мужики, вперед! Все будем в Раю!!!» Это ли не христианское отношение к жизни и смерти!?
И мне хотелось бы еще раз, уже на страницах «Православной Твери», поздравить бойцов Тверского СОБРа с вручением им боевого Знамени отряда – символа чести, доблести и славы!
Нина ДМИТРИЕВА
«Стезя», 13.07.10