Корреспондент ИТАРР-ТАСС Николай Загнойко из г.Липецка в Чечне, плен.
Промозглым мартовским днем журналисты Николай Мамулашвили, Юрий Архипов, Лев Зельцер и Николай Загнойко возвращались домой после интервью с министром внутренних дел непризнанной Республики Ичкерия Казбеком Махашевым. День был тяжелый, все очень устали. До дома оставалось ехать пять минут, когда водитель Руслан вдруг остановил машину. Он вышел из "семерки", поковырялся в багажнике и через несколько секунд вернулся. "Что случилось?" - спросил Руслана кто-то из ребят. "Думал, что-то с покрышкой. Показалось".
"Что за ерунда!" - подумал Коля. Поведение водителя было странным, но он устал, да и думать об этом не хотелось. Скоро дом, отдых и ужин, а уже через семь дней закончится эта командировка и он вернется в Тбилиси. Через секунду "семерку" Руслана обогнали белые "Жигули". Визг тормозов - и "шестерка" перекрыла журналистам дорогу. Вторая легковушка стукнула машину Руслана в задний бампер. "Приехали", - подумал Коля.
Шесть человек в камуфляже и масках выскочили из автомобилей и открыли огонь из автоматов. Они бегали вокруг машины Руслана. Кто-то кричал, что это проверка документов, кто-то - что это захват. Водитель что-то кричал в ответ по-чеченски, какой-то здоровяк вытащил из машины Зельцера, с заднего сиденья бандиты вытолкали Архипова и Загнойко. Всех распихали по машинам. А Коля так и остался сидеть в Руслановой "семерке". Про него, похоже, забыли.
Двери распахнуты настежь. Бандиты при делах. На размышление - доли секунды: а что если рвануть в сторону скверика?
Пока Коля гадал, бежать или нет, один из бандитов заглянул в машину, но журналиста не заметил, маска закрывала обзор. "Слушай, а мне-то что делать?" - почему-то спросил его Коля. Бандит опешил. Через секунду опомнившийся чеченец приставил ко лбу Мамулашвили пистолет. "Заряжен, заряжен!" - заорал он истерически. Глупо улыбаясь, Коля поднял руки вверх и сказал: "Знаю, что заряжен". В общем, все вели себя как двоечники. Только пули и автоматы были настоящие.
Их везли куда-то на двух машинах. Колю бросили на заднее сиденье с Юрой. Они могли только толкаться коленями и локтями. Бандиты врубили российскую попсу. Ребята хорошо помнят, как во всю мощь пела Ирина Аллегрова. Коля снова толкнул Юру коленом. Нет ответа. Толкнул локтем. Молчит. Неужели умер от разрыва сердца? Нет. Коля понял, что сосед спит. Спит... Бывает такое... Защитная реакция. Только так организм мог справиться со стрессом, и Юра спал.
Через полчаса машины въехали в лес и остановились. Журналистов вытащили наружу. Старший группы захвата начал изучать документы: "Ар-хи-пов Юрий Ле-о-ни-до-вич..." Чтение давалось ему с большим трудом. "Наркоман?" - "Нет". - "Значит, алкоголик". - "Да нет же!" - "А почему глаза такие красные?.. Ни-ко-лай И-ва-но-вич Заг-ной-ко... Смешная фамилия. Хохол? Дальше, Ма-му-ла-шви-ли... Да ты грузин! Земляк! Как ты попал-то сюда? А Шеварднадзе не обидится? А плевать на Шеварднадзе! Зель-цер Лев Мар-ко-вич... Зельцер? Он что, еврей? Да я ему прям сейчас башку отстрелю!"
"Вот и конец", - подумал Коля.
Коля Мамулашвили - собкор "Радио России" в горячих точках. Искрометный рассказчик и стиляга. Каждый раз, собираясь в Чечню, он говорил себе, что этот раз последний. "Теперь уже точно последний", - пообещал Коля родным перед этой роковой поездкой. Юра Архипов - второй корреспондент группы "Радио Россия". Симпатичный, юморной, русые волосы зачесывает на манер Чака Норриса. В Москве его ждут жена и двое детей. Лев Зельцер - самый молодой в группе, ему 25. Отличный компьютерщик и электронщик. Немного заикается. У Левки фигура подростка, аппарат спутниковой связи чуть ли не больше его самого, теперь, грязный и обросший, Зельцер с этой бандурой на коленях сам похож на чеченца с ружьем. Николай Иванович Загнойко - журналист ИТАР-ТАСС, самый взрослый и мудрый, авторитет в команде.
Ребята были чуть ли не единственной группой журналистов, которая осталась в Чечне. Почти все каналы отозвали корреспондентов из республики, после того как в плен захватили журналистов ОРТ Рому Перевезенцева и Славу Тибелиуса, а сразу после этого - итальянца Мауро Галигани. После интервью с Махашевым ребята долго совещались, что делать. Министр внутренних дел говорил только о похищениях. Управы на боевиков не было. На рыночном прилавке рядом с ценой на картофель можно было увидеть объявление: "Имеется пять пленников, отдам по рыночной цене".
Мамулашвили передал репортаж и интервью с Махашевым в Москву. Редактор был в восторге: "Молодцы, только не высовывайтесь, а то, не дай бог, похитят". "Еще накаркает", - подумал Коля.
Пока Мамулашвили звонил по спутнику в Москву, к машине подходил какой-то хромой оборванец, предлагал сенсационные темы, а сам все рассматривал журналистов и вопросы глупые задавал: "А у вас есть оружие? А что вы думаете о ситуации в Чечне?" "Странный какой-то", - подумал Юрка.
Посовещавшись, ребята все-таки решили остаться. Билеты уже были куплены, менять их не хотелось. Да и платили по 100 долларов в день, они назывались не "суточные", а "военные", коллеги на эти "военные" деньги машины покупали. Подумаешь, семь дней потерпеть осталось.
Бандиты называли журналистов не по именам и не по фамилиям, а просто: грузин, хохол, еврей и курносый (русский, значит). А ребята за глаза называли своих похитителей "наши друзья". Когда охранники вдруг угостили ребят домашним хлебом, Юрка сразу сказал: "Ребята, они преломили хлеб, они нас не расстреляют!" Заложники часто пытаются оправдать своих захватчиков, старательно ищут что-то человеческое. Коля только махнул рукой: "Сегодня преломили, завтра расстреляют".
Машины подвезли ребят к какому-то дому. Всем завязали глаза и по одному спустили в подвал. "Слышь, грузин, не считай ступеньки, тебе это не поможет!" Но Коля все-таки сосчитал: в подвал вели 18 высоких ступенек. Значит, они глубоко под землей. Мамулашвили ввели последним. "Вот и Коля", - пытаясь улыбнуться, грустно сказал Левка.
"Жрать принесем завтра. Говорите шепотом", - бандит оставил ребятам пачку сигарет и ушел. В подвале было холодно. Одна раскладушка, два стула, вода в ведре и пустое ведро для всех - по нужде сходить. "Надо налить немного воды в парашу", - сказал Иваныч. "Иваныч, ты что, в тюрьме сидел?" Первая шутка в повале удалась.
Человек может приспособиться к любым условиям: может пить только воду, есть один хлеб и спать сидя по три часа в сутки. Всему этому ребята быстро обучились. А еще они научились беззвучно смеяться и пользоваться парашей. Туалетную бумагу им заменила фольга из-под пустых сигаретных пачек. Утром им приносили ведро воды, кирпич полусырого, похожего на пластилин черного хлеба и банку килек в томате. Воды, почти всегда протухшей, не хватало, но ребята экономили и пытались как-то "держаться": причесывались, завязывали по утрам шнурки на ботинках. По мере сил поддерживали чистоту, подбирали окурки. Старались все время разговаривать.
Это случилось через месяц. "Давай, хохол, собирайся, ты едешь с нами!" У Юрки резко скакнуло давление, Левка начал заикаться так, что слов было уже не разобрать: "Все б-б-б-будет хорошо, Юр". Пять минут Коля расшнуровывал и зашнуровывал некогда крутые замшевые ботинки. Прошло какое-то время. Через полчаса ребята снова смогли разговаривать. "Слушай, земляк, а куда нашего Иваныча отвели?" - спросил Коля у охранника. "Не знаю, мужики, мое дело - охранять".
Иваныча ребята зовут по отчеству. Но не потому, что он старше всех (ему под 50), а потому, что гораздо мудрее. Он первоклассный журналист, настоящий профи, да и вообще хороший мужик. Его седина и чувство юмора нравятся женщинам всех возрастов. Коля Мамулашвили умер бы без него в плену. Левка и Юрка часами молчали, а с балагуром Колей всегда перешучивался Иваныч. Время шло, Загнойко все не возвращался. Все молчали. Коля продолжал выщипывать бороду. За два месяца плена волосок за волоском он выщипал ее почти всю. Нервы...
Иваныча привезли назад через пару часов. Ребята обнимали и трясли его, радовались как безумные. "Меня долго возили по горам, потом вытащили из машины и сказали звонить в Москву", - рассказал он. "Скажешь хоть одно лишнее слово - отправишься на тот свет", - предупредили "наши друзья". "Позвонил шефу, говорил по бумажке. Когда шеф начал задавать вопросы, меня затолкали в машину, и привет".
Прошло еще несколько дней, и вот их снова куда-то везут, теперь уже всех вместе. "Батюшки, братцы, да это же настоящий "Шератон"! У стены аж две кровати, да еще с подушками, наволочками, простынями и одеялами! Да и кормят на новом месте три раза в день, по часам, как в пансионате! Макароны, сосиски, хлеб, иногда масло. Сверху слышны голоса. "Раз кормят, значит, не расстреляют, - думали ребята. - А может, расстреляют?.."
Как-то утром человек в милицейских штанах принес лепешки, поставил их на стол и снял маску. Ребята тут же отвернулись. "Вы че, мужики"? - спросил он с недоумением. "Ты, друг, не обижайся, но мы не хотим видеть твое лицо, мы жить хотим", - спокойно сказал ему Иваныч. "Да надоела мне эта маска! Да и не бандит я, поворачивайтесь, мужики, - настаивал он. - Я хозяин этого дома, меня зовут Ахмад, ешьте, не стесняйтесь". И ушел. "Еще "ч-ч-чувствуйте себя как дома" сказать забыл", - пошутил Левка.
Потом Ахмад принес им чистые носки и телевизор. Ребята облепили старенький "Рубин". По всем каналам каждый день говорили о них. Ими начинались и заканчивались все новостные передачи. Теперь они точно знали: их ищут, их пытаются спасти.
Но время шло, а они все еще сидели в подвале. Ахмад все так же приходил три раза в день, но еды стало гораздо меньше: только хлеб, чай и картошка.
"Извините, ребята, мне больше нечем вас кормить, в доме больше ничего нет, не то что вам - семье жрать нечего! Вы еще обходитесь макаронами, а охранники ваши жареную баранину требуют. Они обещали, что вы проведете у меня неделю, обещали денег на еду дать, но вы тут уже три недели, а денег нет!" - выпалил на одном дыхании Ахмад.
"У меня есть 10 тысяч рублей, во время обыска бандиты эту мелочь не нашли (до реформы 1998 года эта сумма была небольшой. - "Труд-7"). Мне они зачем? Бери, Ахмад. Хватит на несколько буханок хлеба", - сказал Коля. "У меня т-тоже 5 тысяч есть", - протянул затасканную купюру Левка. "Да вы что, ребята?" - опешил Ахмад, но деньги взял. И ушел, не поднимая глаз. "Кому рассказать: заложники скидываются на харчи террористам", - злобно хихикнул Юрка. Раньше заложники себе могилы рыли, теперь кушать покупают...
"Ну что, мужики, - сказал как-то утром Иваныч, - надо помочь "нашим друзьям". Пора Колю в Москву на переговоры посылать". "Почему Колю?" - возмутился Юрка. "Потому что горец, грузин, почти земляк". Решили голосовать. Иваныч и Левка голосовали "за", а Юрка "против". "Лучший друг называется!" - подумал Коля. "Ну к-к-как ты не понимаешь, даже если у К-коли в Москве ничего не получится, зато он спасется!" - твердил Левка. "Проехали", - сказал Иваныч.
Террористы в масках всегда приходили ночью. "Ты и ты, собирайтесь, пойдем со мной наверх", - указал вошедший на Юрку и Иваныча. Коля и Левка мысленно простились с ними: все ясно, началась "мочиловка". "Земляк, а куда везут наших?" - спросил Коля. "Человек из Москвы приехал". От радости у Коли подкосились ноги. Но почему им не завязали глаза? Еще через полчаса пришли за Колей и Левкой. "Глаза завязывать?" - спросил Коля. А про себя подумал: "Скажет "да", значит, все хорошо". "Да как хочешь", - ответил охранник.
Их привезли в другой дом, ввели в ярко освещенную комнату. "У нас только что брали интервью", - рассказал Иваныч. Террористы сфотографировали заложников: "Улыбайтесь!"
Значит, какие-то подвижки есть, значит, что-то происходит, думали ребята, когда услышали шум на улице. У дома остановился автобус, а в нем, как потом рассказал ребятам Ахмад, 40 головорезов в американском камуфляже с автоматами. "Операция у них важная, вас ищут", - улыбнулся Ахмад. "Вот они будут искать до второго пришествия, - сказал Юрка, - сам танцую, сам пою. Сами воруют, сами прячут, сами ищут".
"А вот интересно, расстреляют нас все-таки или нет", - у Коли начали сдавать нервы. Три месяца в ожидании расстрела. У кого хочешь сдадут. "Не расстреляют!" - начал успокаивать его Иваныч. "Спорим на ящик самого крутого пива?" - "Спорим". - "А кто проставится Иванычу, если Коля выиграет спор и нас расстреляют?" - спросил Левка. "Дурак ты, Левка", - засмеялся Юра.
Дурак, конечно, 25-летний дурачок, но мужественный. Случайно бандиты принесли со старыми газетами пару свежих. В одной из них была заметка о ребятах. Там говорилось, что, если журналистов не выкупят через три дня после выхода газеты, бандиты начнут убивать пленников по одному. Начнут с Льва Зельцера. Левка прочел заметку, молча сложил и выбросил.
Через четыре дня за ними пришли. Как всегда, ночью. Их было больше, чем обычно. "Собирайтесь, пробил ваш час", - торжественно объявил один из бандитов. "Земляк, вы нас на расстрел ведете?" - спросил Коля одного из чеченцев. "А ты что, боишься, грузин?" - "Конечно боюсь". - "Клянусь могилой отца, вас не расстреляют". Можно ли верить этим клятвам?
Их долго везли куда-то, потом долго вели по полю, потом уложили ничком на холодную землю. "Вот теперь точно конец, а еще клялся могилой отца!" - подумал Коля.
"Снимайте повязки, мужики, вставайте. Все, мужики, бывайте. Если что, приезжайте, гостями будете, никто вас не тронет!" - "Сыты по горло вашим гостеприимством", - буркнул Юрка. Слава богу, чеченец его не слышал.
Сейчас Левка работает в московской мэрии, Юрка занимается пиаром, Иваныч стал вице-губернатором Липецкой области, а Коля - политический обозреватель на "Радио России". Левка пару раз звонил Коле, с Юркой они как-то столкнулись в центре, Иваныч при делах. Они почти не видятся. Иваныч начал курить, а Коля бросил.
Репортеры. Первая чеченская, август 1996.
Редкая паркетная работа на пресс-конференции с даже кондиционером)) Речь толкает Коля Загнойко, ТАССовец, типичный хваткий хохол из Липецка, попавший в плен к Басаеву вторым номером после Ромы Перевезенцева, и выкупленный вместе с коллегами из Радио России спустя несколько месяцев. Причем, Николай толкает телегу на тему "когда же начнется мирный процесс"
С министром внутренних дел Куликовым В 1997 году эта история потрясла всю страну, а может быть, весь мир. Корреспондент ИТАРР-ТАСС Николай Загнойко и сотрудники "Радио России" Николай Мамулашвили, Юрий Архипов и Лев Зельцер были захвачены чеченскими боевиками и провели у них в плену в общей сложности 94 дня. Это был период между двумя чеченскими войнами, когда президент Масхадов и его министры рассказывали о том, что контролируют ситуацию, а между тем в де-факто в независимой республике пропадали люди. По иронии судьбы в день похищения четверка журналистов брала интервью у министра внутренних дел Чечни Казбека Махашева, который рассказывал о том, как успешно его подчиненные борются с теми, кто крадет журналистов. Через несколько часов на их машину напали, и журналистов с завязанными глазами увезли черт знает куда. Как потом выяснилось некоторые из похитителей имели прямое отношение к ведомству Махашева. Не лично к министру, а к ведомству.
Три месяца четверо мужчин провели в подвале. Три месяца у них не было возможности сменить одежду, по-человечески помыться. Половину срока их дневной рацион состоял из нескольких кусков хлеба и банки килек в томате на четверых. В крохотной сырой и холодной комнатушке было четыре стула и одна сломанная раскладушка. Потом журналистов переместили в другой подвал, хозяин которого оказался приличным человеком и старался как мог облегчить участь заложников, но все равно эти три месяца они провели далеко не в курортных условиях. А ведь все четверо - не десантники и не супермены, а обычные люди, у каждого из которых свои проблемы со здоровьем. Хорошо ходить в походы или ездить в командировки в дикие места, если знаешь, что после всех трудностей и неудобств ты вернешься в родной дом, где тебя ждут теплая постель, горячий душ и вкусная еда. А попробуйте провести три месяца в холодном подвале, куда каждую минуту могут ворваться отморозки с автоматами.
Наверное, четверым журналистам удалось продержаться лишь потому, что все они оказались хорошими людьми. Которые несмотря на все ссоры, неизменно возникающие в таких стесненных условиях, морально поддерживали друг друга. Которые смогли выстоять, сохранить достоинство и человеческий облик в самой критической ситуации. Которые даже в плену продолжали порой подшучивать друг над другом, а порой друг друга просвещать; чего стоит эпизод, где многоопытный Николай Загнойко рассказывает молодому Льву Зельцеру о том, что такое "стокгольмский синдром".
Кого-то, может быть, разочарует, что в своей книге Николай Мамулашвили так и не рассказал все подробности своего освобождения, был ли все-таки заплачен выкуп или боевики освободили журналистов на каких-то других условиях. Грустно другое: сейчас бывшие заложники практически не общаются. Не потому, что поссорились, просто, наверное, не хотят бередить воспоминания о не самом приятном периоде жизни.
Николай ЗАГНОЙКО
ЧЕЧЕНСКИЙ ФУТБОЛ
Боевой ничьей завершился 31 декабря 1994 года футбольный матч дворовых команд на площади у Президентского дворца в Грозном. До штурма этой цитадели сепаратизма (так называли величественную высотку, способную выдержать самое сильное землетрясение, федеральные СМИ) оставалось несколько часов. Все более интенсивным становился обстрел. А ребята, как ни в чем не бывало, гоняли мяч.
Мне удалось поймать за руку доморощенного хавбека.
- Что вы здесь делаете? В Грозном бои. Родители хоть знают, что вы на передовой игры затеяли?
В ответ он бросил на бегу:
- Тебе не понять. Это чеченский футбол.
В ту же секунду мощный снаряд угодил на площадку неподалеку от ворот на противоположной стороне двора. Осколком в щепки разнесло перекладину.
- В «девятку!», - запрыгали от возбуждения пацаны.
Случившееся их не испугало. Они собрались в центре поля и стали что-то обсуждать на своем гортанном языке.
- О чем они? - спросил я старика в каракулевой папахе, наблюдавшего вместе со мной за ходом поединка.
- Решают, засчитывать ли гол, - спокойно ответил он.
- Извини, отец, но ты, по-моему, не на тот стадион билет купил. Через пять минут здесь будут войска. Дворец Дудаева могут разнести в клочья.
- Этот разнесут, другой построим. А дети, что? Пусть играют. Мужчинами становятся.
Футбол, однако, в тот день продолжения не имел. Штурм, как и предсказывал местный базар, начался во второй половине дня. Двор жилого дома рядом с площадью опустел. Нашел себе пристанище и я. Но не в обычном здании, а в хорошо оборудованном подвале министерства связи (режимный все-таки объект). Здесь, по соседству с Дворцом, и встретил «праздник» в окружении нескольких сотрудников чеченского ведомства и случайных прохожих, которых прогнал с улицы отнюдь не новогодний фейерверк. (В те годы автор работал корреспондентом ИТАР-ТАСС и находился в служебной командировке в Чечне – прим. ред.).
- Похоже, горят ваши танки, - обратился ко мне сосед.- Идем, покажу.
Мы поднялись по бетонной лестнице на последний этаж уцелевшего здания. Картина, представшая взору, в особых комментариях не нуждалась. Кругом, нещадно дымя, действительно, горели танки. Жуткое зрелище на фоне кавказского неба. Ещё не рвались боекомплекты, но огонь уже поднялся довольно высоко. Повсюду звучало: "Аллаху Акбар!". Автоматные очереди, одиночные выстрелы.
- Наши снайперы работают, - взволнованно заговорил сосед. – Смотри, какие классные стрелки у нас подростки!
И в тот же момент, как иллюстрация к его словам, на крыше соседнего здания в отблеске пламени показалась группа энергичных мужчин. В окружении взрослых к столбику у края кровли семенил подросток со снайперской винтовкой в руках. По внешнему виду он отличался от ребят, которые играли в футбол несколько часов назад. Те были выше и крепче. А этот паренек казался ростом чуть выше ружья и худым, как шомпол. Группа добралась до трубы и залегла. «Снайперская лежка» - вспомнилась фраза из какого-то триллера. Через минуту раздались выстрелы и громкий клич: "Аллаху Акбар!".
- Бог Велик, - перевел собеседник.
Мне такая последовательность – выстрел, славословие Всевышнему –показалась неуместной. Но не вступать же в теологические споры с мусульманином ночью на крыше. Поэтому истинная воля Аллаха в тот день для нас, представителей двух мировых религий, так и осталась не прояснённой.
- Пошли отсюда, - предложил я.
- Нет, смотри! – настаивал «экскурсовод». - Смотри, как наш «гаврош» ваших танкистов раком ставит. Как воины Аллаха первый и последний танк в колоне подбили, и теперь вершат святую месть. А вы нас за шакалов держали! На бомбометание в городе пошли!
Что сказать? Еще раз предложил вернуться назад, в нашу обитель. К той тяжелой металлической двери, которая теперь, после увиденного, воспринималась не иначе, как вход в преисподнюю. По моему разумению, в ту новогоднюю ночь не Аллах, не Христос, а древнегреческий бог тьмы Аид был за главного на улицах Грозного.
В воздухе небольшого зала, где обрели кратковременную передышку не менее сорока человек, царила удушающая атмосфера: смесь животного страха и характерного для южан возбуждения. Все вперемешку: старики, дети, беременная женщина и ее муж, которого она сама пыталась урезонить, сторонила от окружающих.
Запахи в подземных клетях – особая тема, тем более, что рядом с будущей матерью лежал парализованный пенсионер, за которым никто не ухаживал.
Вся компания общалась друг с другом исключительно вполголоса. Шептались, и то редко. Хотя, знаю точно, до рассвета никто глаз не смыкал. Каждый боялся впасть в прострацию, остаться наедине с безжалостным Молохом. Ведь подвал, что склеп. Но наверху еще хуже. В убежище худо-бедно теплилась жизнь. Сам дышишь, бьется сердце, а на улице ты уже не гражданин, скажем, не почетный пенсионер, а груз 200 или 300, кому как повезет.
Понятно, в такой обстановке мозгам самое время – кипеть. Мне, например, привиделся вождь мирового пролетариата с тезисами статьи «К вопросу о национальностях или об автономизации…». Следом - комментатор Центрального телевидения, который призвал к «решительному укреплению всех элементов государственного устройства».
Впрочем, надеяться на крутые перемены в той ситуации, в которой оказались узники обстоятельств, было, по меньшей мере, наивно. Тем не менее, вношу поправку. Вся наша компания появилась в подвале не только по воле случая. У нас другая причина, другая история. Кто-то родился и жил в этом городе. Кто-то вовремя не уехал. Кому-то некуда было… Вот и попали под раздачу в новогоднюю ночь, которую несмышленыши всего света считают волшебной.
Впрочем, чего греха таить, многие в России десятилетиями жили с сознанием того, что призрак войны, как и призрак коммунизма, неустанно бродит по Европе. Классики зря чернил не тратили. Многое из того, что случилось, им удалось предсказать. Только воспринимались их капитальные труды весьма однобоко: кто не с нами, тот против нас. Отсюда и результат. Тысячи людей не по своей воле оказались по обе стороны баррикад.
Это только на первый взгляд кажется, что кошмар подкрался незаметно и затронул лишь край страны. На самом деле нам еще предстоит осознать все последствия случившегося. Готовы ли к тому соответствующие службы, академии, институты? Кажется, нет. Впрочем, когда у нас государство было к чему готово? Крымская, Русско-японская, Великая Отечественная войны - примеров хоть отбавляй! Даже на рубеже ХХI века никто из тогдашних обитателей Кремля, прежде чем ввергнуть страну в мясорубку, не сделал хотя бы слабой попытки представить в полном объеме расклад интересов на Северном Кавказе, в арабском мире, привычки и обычаи того народа, которому то публично предлагали брать суверенитета столько, сколько «переварит», то хвастливо обещали усмирить одним батальоном?
Но вернемся в Грозный. Ведь в новогоднюю ночь того самого злосчастного года в городе, который теперь, наряду с Волгоградом, Курском, Ельцом, стал Городом воинской славы России, били не только уцелевшие в немногих домах куранты. Стрелял палки от забора! Не говоря уже о других видах оружия, и не только советских образцов. Забегая вперед, скажу, что в полдень 1 января на площади у дворца Дудаева я встретил древнего старика в национальной одежде с осиной талией, перепоясанной кожаными ремнями. А на бедре у него болталась деревянная кобура с огромным маузером, какие показывают в фильмах про революцию. Но у аксакала был, я на сто процентов уверен, далеко не музейный экспонат. И не трофей, заметьте, нынешней войны.
Впрочем, теперь, по прошествии времени, как нечто фантасмагорическое воспринимается все происходившее в ту ночь в Грозном. В том числе футбол, что затеяли ребята в канун новогоднего торжества. Невольно вспоминаются слова спортивного комментатора Николая Озерова: «Такой футбол нам не нужен!». Но как в таком случае поступить с невольными «зрителями», «болельщиками»? Точнее, свидетелями. Их всех, включая связистов, роженицу, старика с маузером – тоже отнести к категории нереального? Не получится! И сниться всем, кто в ту ночь кружил под огненной елочкой, чеченский «футбол» будет до скончания века…
…Я оказался в Грозном после «круглого стола» по проблемам межнационального общения, проводившегося по инициативе ТАСС в Майкопе. Приехал на КАМАЗе с грузом гуманитарной помощи. Но кому здесь в момент безрассудного наступления нужны были наши мешки с мукой? Хлеба и зрелищ народ не требовал. Задача была проще: уцелеть до утра. А как сохраниться в эдакой мясорубке? Навыки прошлой жизни, с первых шагов стало понятно, в воюющем городе не помогут. Тем более, если болеешь сразу за обе команды: и за ту, что наступала, и за ту, что была вынуждена держать оборону, прятаться по подвалам, писать жалобы в Центр, возносить молитвы Аллаху. Короче, налицо раздвоение личности. А это недопустимо в большом спорте.
- Ты не торопись уходить, - тронула за рукав пожилая женщина. - Ваши придут, ты нас защитишь, - наши придут, мы тебя защитим. Ты из Москвы. Скажи, что с нами не так? Я всю жизнь работала. Муж нефтяник. Сын студент. Почему мы стали вдруг бандформированием?
- Кого сейчас это интересует? - подключился к разговору старый знакомый. – Они кидают бомбы на правых и неправых. Не держи его. Он из центральных СМИ. Если совесть сохранил, пусть все узнают, что здесь происходит. Впрочем, какой сегодня от них, я имею в виду газетчиков, толк? Ни до Бога, ни до царя не дозвонишься, так что запомни, парень, тебя после ночной мясорубки в родной аул не пустят. Пристрелят не чужие, так свои.
…Улица встретила подозрительной тишиной.Но и она сохранялась недолго. Звуки боя стремительно нарастали. Надо было вновь искать укрытие. Рядом оказался газетный киоск. Я заскочил внутрь. Спрятался в углу, заваленном предновогодней периодикой, газетами. Сижу, прикидываю шансы. Ну и убежище нашёл. Осколки, как градины, по бордюру цокают. Пули воробьиными стаями над головой носятся. Защитят ли в этих условиях полосы «Правды», которой были оклеены все стены киоска?
С газетных страниц на меня смотрели счастливые лица, передовики производства, бравые ветераны, артисты. Снимки рассказывали о жизни в другом сказочном мире. Он имел свою правду, свои известия. Да что «Правда»! Брошюры "Конституции РФ", если их собрать воедино из всех киосков Москвы, не спасли бы от прямого падания. Надо искать другую, более надежную защиту, другое пристанище.
Рядом - профтехучилище и вход в полуподвал. Дюжина ступенек вниз и забитая дверь. Чем не окоп или блиндаж? Обещал же себе ранним утром, когда покидал надежное убежище в Министерстве связи, затаиться в складках Сунженского хребта? Милости просим. Но такая перспектива меня тоже не устраивала.
Тем более, что, пока бежал к полуподвалу, наткнулся на труп чеченца в джинсовой куртке. Что ж, очевидно, не я один вспомнил о складках…А дальше, извини, русская рулетка…
На перекресток с прилегающей улицы выскочила группа уцелевших в ночном бою танкистов. Их встретили шквальным огнем невесть откуда взявшиеся боевики. Завязался бой. Причем чеченцы постоянно перемещались, а мои земляки вели себя, прямо скажем, неадекватно. Залегли в куче битых кирпичей у голого шоссе, редко отстреливались. Может, сил уже не было, может патроны берегли. В любом случае - безрассудный выбор. Впрочем, дури хватало и на противоположной стороне.
Ко мне в укрытие заскочил чеченец и стал «поливать» из «Калашникова» российских ребят. Расстояние было рукой подать - другая сторона неширокой улицы. А он, меж тем, точнее, к счастью, ни в кого не попал. Автомат прыгал в руках. Сразу видно, непрофи. Пастух. Спустился с гор. Вел огонь, стоя ко мне спиной. И пока рожок не опустел, так и не повернулся. А если б вместо меня сзади оказался разъяренный танкист с тяжелым гаечным ключом?
В такой ситуации следовало срочно выйти на сцену, материализоваться. Но как? Да он в пылу боя журналистское удостоверение читать не станет. Развернется вместе с «Калашниковым»…
Тогда и принял отчаянное и, как оказалось, единственно верное решение. Я запустил в боевика собственную шапку (норковую, между прочим, купил на рынке в Липецке). И когда житель кавказских гор,почуяв неладное, все-таки обернулся и вперил в меня полный ужаса взор (пожалуй, и вправду не ожидал никого за спиной), я обратился к нему, перекрикивая автоматные очереди, на всех знакомых со школы языках. Разумеется, нес абракадабру, лишь бы не молчать. На английском: «Ай эм э джоналист». На немецком. И в завершение добил фразой из старославянского. «Не лепо ли ныбяшеть, братия, начати стары словесы…».Употребить великий и могучий, к стыду своему, не рискнул. Может быть, для такого момента оно и простительно?
Последующие события показали, что словесная эквилибристика, по всему видно, окончательно привела пастуха в чувство. Парень догадался, что рядом не вещун-сверхсрочник и поспешил ретироваться со своим автоматом. Выходит, мой неуклюжий старославянский, от которого у университетских преподавателей в Воронеже всякий раз возникала кислая гримаса на лице, все-таки сохранил потенциал межнационального общения. Спас кому-то жизнь. Вот уж воистину «Не лепо ли ны бяшеть, братия».
Этот энергичный посыл, переводимый просто «Не начать ли нам, братия…», вновь пришел на ум некоторое время спустя, когда я шел по древним залам Московского Кремля на встречу с главным полководцем страны. Но то был, конечно, не князь из «Слова о полку Игореве», а президент современной России Борис Ельцин, пригласившийв святая святых журналистов, побывавших в плену у бандитов (это отдельная страница моей кавказской эпопеи). Предстояла вторая чеченская война. Надо было наладить контакты с прессой, освещавшей события на Кавказе. Вот мы и встретились. Здороваясь, Ельцин долго, как мне показалось, глядел в глаза, как будто испрашивал прощения. В тот момент он был очень похож на того чабана с грозненской улицы, который вступил в бой, не ведая, что за спиной. Впрочем, московский «пастух» это прощение, на самом деле и попросилу всей страны, когда покидал пост Верховного Главнокомандующего. Но то было официально, с экрана телевизора. А адресованный мне взгляд, был личным, очень человечным. Проникновенным… Мне кажется, я его должен простить. Много ли нам, футболистам, надо? Тем более, что сами виноваты.
Газета "Коммерсантъ" №86 от , стр. 1
Заложники
Вчера в Москву возвратились сотрудники ИТАР-ТАСС и "Радио Россия" Николай Загнойко, Лев Зельцер, Николай Мамулашвили и Юрий Архипов. Три месяца они находились в плену на территории Чечни. Журналистов встречал спецкорреспондент "Коммерсант-Daily" СЕРГЕЙ Ъ-ТОПОЛЬ.
Встреча
С 12.00 журналистов ждали в аэропорту Внуково. Фотографы и телеоператоры окружили их родственников. Жена Юрия Архипова тихо повторяла: "Нам бы до них только дотронуться..."
Среди встречавших выделялся человек в мятом черном костюме. Лицо в гриме и пудре. Это был Николай Сванидзе.
— А правда, что за журналистов заплатили $2 млн? — спросил я.
— Ложь,— ответил Сванидзе.
От него же я узнал, что Березовского в самолете нет. Директор ИТАР-ТАСС Виталий Игнатенко был более контактен:
— Эти три месяца мне каждый день звонили на работу и домой. Называли на "ты" и, матерясь, требовали денег за наших людей. Сначала три миллиона долларов, потом два. Последний звонок был ночью неделю назад. Тогда-то меня и поставили "на счетчик". Я отключил домашний телефон.
— Откуда бандиты узнали ваш телефон?
— Не знаю.
Подробностей освобождения журналистов гендиректор ИТАР-ТАСС тоже не знал.
13.10. Самолет Як-40 (бортовой номер RA-87838) Совета безопасности России приземлился в двухстах метрах от ворот, за которыми толпились встречающие. К самолету пропустили только родственников. Охрана аэропорта с трудом сдерживала натиск журналистов.
— Только одного человека с камерой! — скомандовал Сванидзе.
Избранным оказался оператор ВГТРК. За ним ворота закрылись.
Трап опустился. По нему взбежал Сванидзе. Родственники замерли у трапа в ожидании. Десять минут тишины. Из самолета выходит бородатый человек в ковбойке. Его встретили криками: "Коля, Коля!"
Ворота открылись перед улыбающимся журналистом ИТАР-ТАСС Николаем Загнойко. Его бросились целовать. Он все время повторял: "Спасибо, спасибо".
Подошел журналист "Радио России" Юрий Архипов. Мне удалось расспросить его о жизни в плену.
"Мы знали, что о нас помнят"
"В тот день мы возвращались со съемок,— начал свой рассказ Юрий Архипов.— Не доезжая полкилометра до дома, где мы жили, нас остановил пожилой чеченец. Он сказал нам, что у него есть некая конфиденциальная информация, подтвержденная документами, о коррупции, преступности и торговле нефтью в Чечне. Мы выслушали его, договорились о встрече на следующий день и поехали дальше.
Почти у самого дома нас обогнал 'жигуленок'. Из него выскочили вооруженные люди в масках и с криками 'Заряжено!' стали палить в воздух. Нас вытащили из машины, завязали глаза и посадили в другую машину. Ехали около получаса.
Повязки сняли в каком-то бункере. Отобрали одежду, документы и часы. Мы приготовились к смерти. Через два дня вещи вернули. Мы поняли, что убивать не будут. Потом один из похитителей объяснил: 'Это не политика. Это деньги. Мы просто хотим погулять'.
В этом подвале, где был только широкий матрац (двое спали на нем, двое на полу на циновках) мы прожили месяц. Кормили так: одна консервная банка килек в день на четверых, еще немного воды и хлеба. На улицу не выводили. Охранявшие нас люди не снимали масок и не разговаривали с нами.
4 апреля нас перевели в дом, где в нашем распоряжении были две комнаты и кухня. Там было получше. У нас были уже две кровати и два топчана. Мы даже могли мыться. Два раза в день кормили рисом и картошкой, реже мясом. По-прежнему никуда не выпускали.
10 мая нам принесли телевизор и радио. Так мы узнали о том, что о нас помнят.
В минувший четверг ближе к полуночи один из охранников сказал нам: 'Собирайтесь. Через десять минут за вами придут'. Собраться мы не успели. Через три минуты в дом вошли два человека. Один из них представился другом секретаря Совета безопасности Дагестана Магомеда Толбоева. С ним был еще один человек, который не представился. Меня и Николая Загнойко вывели во двор, посадили в машину и отвезли в Хасавюрт. Через несколько часов к нам присоединились Лев Зельцер и Николай Мамулашвили. Теперь вот домой прилетели."
На этом импровизированная пресс-конференция закончилась. Журналисты и их руководство сели в микроавтобус. Впереди встал милицейский Ford Crown Victoria. Сзади пристроилось несколько иномарок. Процессия тронулась в строну Москвы, в здание ВГТРК. Там была официальная пресс-конференция. Потом освобожденные журналисты отправились домой.
Комментарии
Отправить комментарий