Застава "Герзельский мост" Чечня.

Завывание муллы на минарете мечети, искаженное хриплым звуком динамиков, раздается в сумерках раннего утра вначале в Верхнем Герзеле. Вслед за ним протяжное "А-а-алла-ах а-а-акбар" слышится уже из Нижнего Герзеля. Село Верхний Герзель — это Чечня, Нижний — Дагестан. Селения разделяют сотня метров, мелководная река Аксай и застава внутренних войск. Застава — это, конечно, громко сказано: название может быть оправдано разве что близостью границы. 30 бойцов, два БТРа и два приданных танка, мотки колючей проволоки вокруг, окопы и мешки с песком — блокпост, он и есть блокпост. Но слово "застава" — звучнее, красивее. Опять же таки ранг начальника заставы весомее, чем начальника поста, особенно для местных милиционеров, окопавшихся неподалеку. Они вот взяли да и сами "повысили" в должности русского капитана Виктора Никищенко и теперь именуют его не иначе как "комбат Витя". Им приятно осознавать, что приходится подчиняться "большому человеку", — жаль, что Виктор не полковник, был бы он тогда "комдивом Витей". Кавказ — дело тонкое... Из неотправленного письма рядового С.: "Здравствуйте, дорогие мои! Как я вам и писал еще из Новочеркасска, нас послали в командировку в Дагестан. Мамулечка, ты только не пугайся, я тебя заранее прошу, ничего в этом страшного нет. Наша рота попала на границу в очень красивое место — вокруг горы, но не очень высокие, много зелени, рядом речка Аксайка, мост красивый такой. Жаль только, что на все это можно только смотреть, потому что с заставы нас никуда не отпускают..." Герзельский мост через Аксай дал одноименное название и заставе. И хотя у нее есть свой порядковый номер, но начальство и сами обитатели этого блокпоста называют ее именно так. Застава "Герзельский мост" расположена в 12 километрах от города Хасавюрт и запирает одно из самых опасных направлений на чеченской границе — единственный во всей округе мост. Раньше по нему ходил автотранспорт, автобусы и маршрутки на Грозный, потом разрешили только людям. С началом войны в Дагестане движение перекрыли полностью, на мосту поставили железобетонные блоки и натянули "колючку". С той стороны — таможенный пост чеченцев, с этой — застава внутренних войск. Вооружение и численность — практически одинаковые; нашим, правда, подкинули два танка. n n n ...Два года назад, будучи в командировке в Дагестане, мне пришлось проехать от города Хасавюрта до Кизляра вдоль чеченской границы. Время и тогда было неспокойное: боевики с сопредельной стороны совершали набеги на приграничные села, воровали скот и людей. Где-то за речкой уже сидел Хаттаб со своими головорезами. Граница же с нашей, дагестанской стороны "ощетинилась" редкими милицейскими постами, перекрывающими только дороги, да разбросанными батальонами внутренних войск. Из напичканной после войны оружием и безработными боевиками Ичкерии в Дагестан могли спокойно пройти и 10, и 100, и 1000 человек. "По сути дела, мы сами себя охраняем, — рассказывал тогда командир милицейского поста, прибывшего сюда на "усиление" из Орла. — Стрелять нельзя, задерживать нарушителей тоже нельзя, даже выходить за бетонные плиты поста — и то запрещено. Нас элементарно обходят стороной, мы видим людей с оружием, но ничего поделать не можем. Если нападут, то мне со своими "пэпээсниками" и гаишниками дай Бог до прихода подмоги продержаться". "Прозрачная граница" — иначе и не скажешь. За два года здесь мало что изменилось. "Прозрачность" сохранялась до черного августа этого года... n n n До 4 сентября это место считалось относительно спокойным. Даже когда в августе началась война в Ботлихском районе, здесь было тихо. Разведка, правда, докладывала о концентрации боевиков на той стороне Аксая, но на это сообщение реагировали вяло: "Да ладно, на всей чеченской границе полно боевиков". Русское "авось" позволяло безмятежно подремывать на краю опасности. Ухнуло, как всегда, неожиданно. Из неотправленного письма рядового С.: "...Здесь, на границе, вся наша рота, вместе с командирами. На нашей заставе целых тридцать человек. Нас тут вообще много — говорят, что весь наш полк, есть части из округа. Так что бояться нечего, правда?.." Почему боевики из Чечни не пошли на Герзель — непонятно. Ведь мост является таким лакомым куском! Не нужно тащиться вброд через реку, да и дорога от него ведет прямиком на Хасавюрт, который Басаев решил сделать новой столицей освобожденного Дагестана. Видимо — пожалели. Знали, что его тут же разобьют бомбами, и воспользоваться транспортной артерией будет уже невозможно. Пошли на соседний Тухчар, на Новолакск... — Да вон он, Тухчар, — "комбат Витя" тычет пальцем в сторону раскинувшегося на пологом склоне горы села. — Полтора километра всего. Стрелковое оружие легко достает, не говоря уже про снайперов. Так что голову-то особо над бруствером не высовывай — снесут... — А где же войска, где артиллерия? — мне не верится, что в этом расположенном так близко живописном селении, утопающем в зелени садов, находятся боевики. — Говорят, что чеченцы в Новолакском районе заблокированы со всех сторон! — Мы здесь — и войска, и артиллерия, — усмехается капитан. — А что касается окружения боевиков, то сам видишь, сколько сил в моем распоряжении: мы здесь одни и воюем. Сейчас у нас перерыв после утреннего обстрела — скоро снова начнем бить из танков, так что пойдем пока чайку попьем... Заставе "Герзельский мост" для размещения досталось фартовое место — в здании бывшего ресторана. Вернее, в том, что от него осталось. С фортификационной точки зрения место удачное: находится на возвышении, да и стены основания дома — бетонные. Раньше в цокольном этаже был прохладный пивбар. Сейчас там живут бойцы и (за брезентовой ширмочкой) офицеры. Можно было бы сказать — как за каменной стеной, если бы не одно обстоятельство: неделю назад боевики попали из гранатомета точнехонько в помещение. Заряд "Шмеля" был послан чеченским гранатометчиком снайперски — в дверной проем. Рвануло внутри замкнутого помещения, усилившего взрывную волну. Семь человек ранило, еще семь получили контузию. После этого вход загородили бетонными плитами. Из неотправленного письма рядового С.: "...Мы живем в бетонном бункере, здесь очень надежное укрытие. Кормят хорошо, даже лучше, чем в части. Вчера местные привезли арбуз и много винограда..." Старший лейтенант Сергей Шишкин, можно сказать, родился в тот вечер в рубашке — отделался контузией. Он жизнерадостно показывает свою подушку, на которой спал в момент взрыва: осколок прошил ее насквозь. На простыне зияют три рваные дырки — тоже следы от осколков. — Представляешь, между головой и матрацем проскочила железка! Повезло... — старлей говорит об этом, будто о чем-то отстраненном, его лично не касающемся, вроде как и не о его жизни и смерти шла тогда речь. Сереге Шишкину двадцать четыре года, а на вид — так и вообще восемнадцать. Если на заставу приезжает незнакомый офицер, его часто путают с солдатом и удивляются, услышав в ответ на какое-нибудь приказание, типа "Боец, водички принеси", отборный мат с посыланием в прекрасное далеко. Свои Сережку не подкалывают: в деле он показал себя хорошим офицером и настоящим бойцом. А возраст — дело наживное. Вон командиру Виктору Никищенко двадцать восемь, а по военным меркам — уже старик: за плечами полтора года войны в Чечне. Недаром даже дагестанские милиционеры говорят с ним с особым почтением: "комбат Витя" умеет воевать. n n n Как ни крути — война для армии вещь полезная. И не только потому, что генералы не могут обойтись без применения своих "железных мускулов". Война, особенно локальная, — это обучение войск, испытание новой техники и вооружения, отработка тактических действий. Американцы, например, в Югославии, помимо того, что расстреляли почти весь запас устаревших крылатых ракет "Томогавк", испытали в реальных условиях новую модель современных войн, убедились в необходимости развития высокоточного оружия. Наши войска в Афганистане тоже много чему научились. И потом страна гордилась своими военными. Чечня, а теперь и Дагестан, стала исключением в этой "особенности". Эти войны дали людям в погонах моральное разложение и опустошение. Армия, задача которой — выполнять приказы, задалась вопросами: "Почему? Зачем? За что?". Настроения у офицеров, мягко говоря, упаднические. "Надоело рисковать своей шкурой ни за что ни про что. Вокруг — одно предательство и обман. Брошу к чертовой матери эту службу, от которой нет никакого проку, а одни плевки в лицо. Увидите эту суку президента, передайте персональное спасибо, что угробил свою армию", — это еще не самые сильные выражения. Сейчас в российской армии практически выпало основное звено офицерского корпуса — среднее. Ушли капитаны и майоры, обстрелянные и обкатанные, — остались зеленые лейтенанты и седые полковники. Те, кто остался, — обожжен и озлоблен войной, обижен на правительство и власть. В 96-м, под конец чеченской войны, в армии звучали крамольные мысли: "Пойдем на танках в Кремль!" Тогда — не пошли... n n n Разлита по пластмассовым стаканчикам водка ("О, московская! Местная — полное г...но".). Первый тост получился, как третий: молча, не чокаясь. Только что на наших глазах сбили "вертушку", и за знакомство в этой ситуации пить как-то неловко. "Не страшно, мужики, под пулями ходить?" Ответ на вопрос услышать не успел: командиру доложили, что начинается воздушная разведка, и нужно засечь зенитки в Тухчаре. — К бою! — команда снимает с мест и офицеров, и отдыхающих за брезентовой перегородкой солдат. Минута — и уже все на своих позициях. Капитан Никищенко выходит на связь с танкистами — начинается работа. — Товарищ капитан, "КамАЗ" едет по улице, за ним люди бегут — вон, возле дома с белой крышей, — докладывает наблюдатель с крыши "ресторана". — "Ветер", ориентир 9. Огонь! — корректирует стрельбу танка Никищенко. Танк стоит метрах в ста впереди, бьет по Тухчару прямой наводкой. Бах-бах-бах — изрыгает огонь пушка. Через секунду видны разрывы среди домов села. — Черт, мимо! "Ветер", правее 50, дальше 20. Огонь! — орет в рацию капитан. В бой включается автоматический гранатомет, заработал пулемет на крыше, к которому припал огромного роста офицер из приданных ("Зовите меня просто Рома"), — передвижения боевиков в селе видны даже без оптики. Наконец засекли зенитку: она открыла огонь по кружащему поодаль вертолету. Все внимание переключилось на зловредную "зушку", установленную в кузове "ГАЗ-66", но она успела заехать за дом. Снаряд достать не может — взрывается при попадании в стену. "Ладно, теперь не уйдет, место засекли". Открыли огонь и по заставе: с окраинных домов застрочили автоматы боевиков. Над головой пропела очередь из крупнокалиберного пулемета. Но вдруг все стихло, и Тухчар будто вымер. Через несколько минут перестали стрелять и с заставы. Из неотправленного письма рядового С.: "...Днем мы занимаемся боевой подготовкой — много стреляем, но времени свободного много. Солнце жарит, но позагорать не удается, ходим в бронежилетах, как ты, папа, и предсказывал..." — Не нравится мне все это, — капитан, казалось, был больше разочарован тем, что боевики прекратили стрельбу, а не тем, что не успели завалить зенитку. — Не наших же двух танков они испугались! Засекли огневые позиции — теперь наверняка подойдут ночью поближе и врежут. Эх, мне бы еще две БМП да человек пятьдесят солдат — тогда можно выстоять, если попрут... Силенок на заставе и впрямь маловато: "На тридцать минут боя, максимум на сорок", — трезво оценивает ситуацию капитан. По последним данным разведки, в Тухчар подошло подкрепление — до тысячи человек. Если ночью по заставе дать залп из ста гранатометов (а боеприпасов у боевиков в избытке), то в живых мало кто останется. Выставить вокруг посты, чтобы засечь выдвижение противника и организовать перекрестный огонь, невозможно: людей не хватает. На дагестанских милиционеров надежды мало: большинство из них удерут при серьезной опасности, хотя пока и бахвалятся, что будут сражаться как львы. Их начальник без обиняков шепнул "комбату Вите", что сложит оружие. n n n Как можно назвать то, что сейчас происходит в Дагестане? Война? Защита конституционного строя? Ликвидация жалкой банды боевиков? Если судить по грозному рыку из-за кремлевской стены президента Ельцина, театральной демонстрации "сильной руки" премьера Путина, резким телодвижениям силовых министров — то все же это война, отражение вооруженной агрессии на территорию России. Но на настоящую войну боевые действия на чеченской границе походят весьма условно — они больше напоминают командно-штабные учения с боевой стрельбой и многочисленными жертвами с нашей стороны. Генералов много — воевать некому. Чтобы разгромить врага, даже по моему полуцивильно-полувоенному разумению штатского человека, необходимо бросить в бой все имеющиеся силы. Дать в ответ по зубам так, чтобы мало не показалось и в последующем неповадно соваться было. Где все наши мощные ракеты, бомбы, суперсамолеты, танковые армии?! Не хватает солдат (это в нашей-то более чем миллионной армии!) — так раздавите врага оружием! Да, самолеты бомбят и пушки стреляют, но то, что довелось видеть под Ботлихом, Карамахи, Новолакском, — это жалкие слезы. Боевых вертолетов "Ми-24" авиации Сухопутных войск — всего десять (сейчас меньше)! Танков — мало, артиллерии — мало, штурмовиков — мало. Солдат — катастрофически мало. Что-то сродни легендарным "трем кольцам" вокруг села Первомайского: глаза закроешь и представляешь, как боевики босиком по снегу тихонечко бегут между плотными рядами наших солдат... Блокированный Новолакский район — миф: никакого плотного кольца нет. Тут не захочешь, а поверишь во фразу телефонного перехвата: "Вы же обещали, что авиации не будет". n n n — Буду вызывать огонь на себя, — говорит как о чем-то давно решенном капитан Никищенко. — В плен все равно живым не дамся, да и другим не советую. Они ведь называют нас необрезанными кяфирами (кяфир — воин, сражающийся против мусульман) и считают святым делом перерезать горло неверному. 5 сентября, когда боевики из Чечни зашли в Тухчар, там стоял небольшой пост внутренних войск. После короткого неравного боя оставшиеся в живых солдаты отступили и спрятались в зарослях кукурузы. Кто-то из местных жителей привел к ним боевиков. На следующий день к заставе приехал грузовик с изуродованными телами шестерых солдат — у ребят не было ни одного огнестрельного ранения: взяли их живыми. Живым и отрезали головы... — Напугать нас хотели — мол, смотрите, что и с вами будет. После этого случая мы, наоборот, как-то ожесточились. Солдаты озлобились и морально готовы к бою насмерть. Раньше были какие-то мысли, что, может, и не стоит стрелять по занятому боевиками селу, пока нас самих не трогают. У нас ведь другая задача — мост прикрывать. Теперь, увидев кровь и жуткую смерть товарищей, будем мстить и мочить "духов" везде и всюду... Мочить будет нелегко. Если шесть офицеров и прапорщиков уже вступали раньше в огневое соприкосновение с противником, то солдаты, хотя и прослужили по году и больше, под пулями еще не бывали. Даже после "психобкатки" — выстрела из автомата возле уха — в первом реальном бою новичкам редко удается сохранить выдержку. Когда в тебя стреляют в упор, трудно быть героем. Желание появляется только одно: зарыться на дно пусть даже небольшой ямки. Капитан Никищенко знает еще по Чечне, как приходится под огнем приводить бойцов в чувство кулаком и матом. Самое главное — после боя они даже не помнят, как поднимались в атаку. Из неотправленного письма рядового С.: "...Война от нас далеко, ее даже не слышно почти. Нам, правда, рассказывают, как там тяжело, но, наверное, скоро все закончится..." — Умирать совсем не хочется, — Женька как-то по детски шмыгает носом и закатывает из своего окопа глаза к небу, будто пытаясь найти там подтверждение своим словам. — Может, пронесет, может, все это скоро закончится. Очень домой хочется — мне ведь полгода служить осталось... Кто в девятнадцать лет хочет погибнуть? Умирать — это страшно. — Нам, офицерам, тоже страшно, — капитан Никищенко во время всей перестрелки укрывался за бетонной плитой, одна только голова торчала, правда, без каски. — В первую очередь потому, что есть что терять — дома ведь остались жены, дети. Это уже осознанный страх — не то, что у восемнадцатилетнего пацана. Меня убьют — кто о семье позаботится? Да никто! Разве что друзья, но у них у самих семьи, свои заботы и проблемы. Вот Родина нас сюда послала, бросила в бой, а зачем, почему, — непонятно. У нас, военных, объяснение одно: выполняем приказ. Ордена и деньги, как правило, посмертно... n n n Фраза: "Будете получать, как в Косове" — воспринимается среди военных уже как издевка. Вначале подразнил "тысячей долларов" министр финансов Касьянов, потом торжественно огласили постановление правительства насчет повышения "гробовых". Денег здесь так никто и не увидел, хотя многие наивные поначалу даже стали делить шкуру неубитого медведя — прикидывать, как они смогут потратить такие бешеные деньги. В мифические списки, которые, по словам начальства, уже составлены в частях по месту дислокации, никто не верит: "Опять на...бут! Пайковые вон за два года вернуть не могут — говорят, что денег нет на армию. Плюнуть бы в харю тому, кто придумал это издевательство!.." К слову сказать, в Афганистане советские офицеры получали весьма существенную часть зарплаты чеками на руки, рубли шли на сберкнижку или семье. А в военно-полевом банке (были и такие) можно было получить нужную сумму. В Дагестане говорить о том, что солдату или офицеру не нужны деньги в боевой обстановке, — полный бред. Уж они сами разберутся, как поступить со своими в прямом смысле слова кровными. По крайней мере, будет на что отцу-матери в случае чего похороны сына устроить. n n n Дан отбой тревоге, и солдаты сели в кружок на кроватях в своем мрачноватом бункере и слушают теребящего струны гитариста Лешку. Будто собрались в подвале своего дома, подальше от родительских глаз, — покурить тайком и попеть песни. Антураж из камуфлированной формы, бронежилетов и лежащих под рукой автоматов возвращает к суровой реальности: рядом война. И этим ребятам завтра, быть может, предстоит умереть. Но они стараются не думать об этом. Стараются не вспоминать жуткую картину, когда привезли трупы таких же, как они, солдат с перерезанными шеями. Когда прилетел тот "Шмель" и разорвал все внутри этого, как казалось, безопасного укрытия и как увозили в госпиталь кричащих от ожогов сослуживцев. Об этом в самом деле лучше не думать. Только теперь солдаты подсознательно напрашиваются на дежурство на улице: в окопе, за мешками с песком — как-то надежнее и спокойнее... А может, их и в самом деле пронесет, может, костлявая рука смерти пройдет стороной? Может, эта война и впрямь заказная, и чеченские боевики, отработав положенные деньги, уйдут в свое логово? Может, "заказ" ограничится теми шестью кяфирами с перерезанными горлами и еще тремястами убитыми российскими солдатами и офицерами, а до этих ребят с заставы "Герзельский мост" очередь не дойдет?.. Сами они в это слабо верят: на передовой, один на один с тысячной бандой головорезов, нельзя рассчитывать на случай. Из неотправленного письма рядового С.: "...Я обязательно вернусь домой! Слышишь, мама, обязательно вернусь. Всех целую. Пока. Ваш любящий сын". — Еще один день продержались, и то хорошо, — радостно говорит на прощание "комбат Витя". — Ты не думай, что мы слабаки, — если что, будем драться и задаром свои жизни не отдадим. Мне бы вот только еще две БМП да человек пятьдесят бойцов! — Прощай, капитан. Вернее — до свидания...