Бенчарский Виталий Иванович Полковник. ПОИСК ПРОПАВШИХ БЕЗ ВЕСТИ в Чечне

Бенчарский Виталий Иванович

Родился 15 марта 1951 года в селе Балабановка, Новоушицкого района, Хмельницкой области.

В 1972 году закончил Казанское высшее танковое училище. Проходил службу в г.Грозном. В 1983 году по окончании Академии бронетанковых войск был направлен в Группу советских войск в Германии. В 1988 году назначен в Главный штаб Сухопутных войск.

С января по сентябрь 1996 года возглавлял рабочую группу при Комиссии по военнопленным, интернированным и пропавшим без вести, работавшую на территории Чеченской республики. При его непосредственном участии из чеченского плена было освобождено 353 человека.

Службу закончил в 2001 году. Полковник в отставке.

Награжден орденами «Мужество» и «За военные заслуги», а также многими медалями.

В настоящее время является заместителем Председателя правления фонда «Рокада».

После начала первой чеченской при Комиссии была организована так называемая «временная рабочая группа», которая стала заниматься поиском и освобождением пленных и пропавших без вести непосредственно в Чечне. Представляем вашему вниманию интервью с Виталием Бенчарским, который возглавлял эту рабочую группу в августе 1996-го года. Мы говорим о том, КАК искали тогда наших солдат.

ВИТАЛИЙ БЕНЧАРСКИЙ: “ПОИСК ПРОПАВШИХ БЕЗ ВЕСТИ ГОСУДАРСТВУ НЕ ИНТЕРЕСЕН…”


 - Поначалу чеченцы наших пленных отпускали. Как это произошло, например, в ноябре 94-го, когда танковая колонна автурхановской оппозиции пошла на Грозный и была разбита. Тогда дудаевцы пленных вернули. И в самом начале полномасштабных боевых действий в декабре 94-го они тоже отпускали наших солдат. Но потом перестали это делать, потому что их попросту никто не требовал. И пленные стали накапливаться.
Их судьбой начали заниматься только после того, как командующим группировкой был назначен генерал Анатолий Романов. Это было примерно весной 95-го. По инициативе Романова была создана совместная российско-чеченская наблюдательная комиссия (СНК). Это была неофициальная структура, которая действовала на уровне договоренностей с полевыми командирами. Но просуществовала СНК недолго. После покушения на Романова она по инерции какое-то время еще продолжала работать, но потом её деятельность сошла на нет.
В октябре 95-го, когда стало очевидно, что людей пропало много, а никто их не ищет, начальник Генерального Штаба Михаил Колесников издал директиву о создании в группировке группы по поиску. Это еще не было рабочей группой Комиссии, это была просто группа от Министерства обороны. В неё входил один человек из Главного Штаба Сухопутных войск, один – из Управления кадров СКВО и один из Оргмобуправления СКВО. Всего три человека. Я в то время служил в Главном Штабе Сухопутных войск, и попросился в эту группу. В моей просьбе усмотрели почему-то какой-то умысел. Зачем тебе это надо? Я сказал, что начинал службу в Грозном, с 72-го по 80-й год, у меня там осталось много знакомых, возможно их удастся разыскать, договориться, установить какие-то контакты. Мне казалось, что я могу делать эту работу. И в январе 96-го я туда уехал.
Приехал, осмотрелся. Черт его знает с чего начинать, как работу строить… Это дико тогда было – в своем государстве свои граждане своих же солдат в плен берут. Это сейчас нормой стало, а тогда… Посидел день, другой, третий - делать то что-то надо. Я пошел к начальнику штаба Объединенной группировки Виктору Власенкову, сказал, что мне для работы нужно то-то и то-то. Что? Ну, во-первых, нужны контакты с местными. Боевики постоянно мигрировали – сегодня они в Шатое, завтра в Ведено. Вместе с собой перевозили и пленных. Информацию о том, где именно они находятся в данный момент, надо было получать от той стороны. Соответственно, во-вторых, сведения должны были быть оплачены. Значит, нужны деньги. В-третьих – эксгумация. Никто из нас тогда не занимался этим и не представлял, как это делается. В 205-ой бригаде была внештатная эксгумационная команда, но к тому моменту она распалась. Надо было создавать её заново, нужны специалисты…
Опыта работы к тому моменту у нас практически не было – мы только один раз съездили в Шатой обменяли четырех человек. Нас там чуть не расстреляли тогда. Эта поездка и показала, что нужно налаживать работу, создавать какие-то официальные структуры.
Тогда командующим Объединенной группировкой был Вячеслав Тихомиров, и, надо отдать ему должное, он поиску солдат уделил много внимания. На уровне правительства Чечни этот вопрос был как-то решен. В правительстве Завгаева тоже была создана комиссия, которая, в отличие от СНК, к тому моменту уже распавшейся, была официальной. Она тоже занималась пленными – как с той, так и с другой стороны. Не только своими – всеми.
Второго февраля из Москвы прилетает команда из Администрации Президента. Привезли с собой специалистов из МВД, людей, которые занимались эксгумацией. Как оказалось, это как раз и была рабочая группа при Комиссии по военнопленным. Создана она была по инициативе генерала Анатолия Волкова, заместителя Дмитрия Волкогонова. В девяносто пятом Волков воевал в Грозном на консервном заводе, был награжден орденом Мужества под первым номером. То есть он видел все своими глазами. И, вернувшись из Чечни в Москву, предложил создать эту группу. В декабре 95-го Ельцин указ подписал. Но если бы Анатолий Волков не инициировал её создание, то государство бы даже не пошевелилось, никакой рабочей группы не было бы.
К стыду государства, самую последовательную и самую активную работу по поиску своих пропавших сыновей вели матери. На Ханкале их в тот момент жило уже много. Вот тоже – государство забрало сына, а пропал он без вести – ну и хрен с ним. Хочешь искать сына – ищи, не хочешь, других пригоним. Спускать это на мой уровень полковника, который не обладает никакими ни полномочиями… Иди и занимайся… Мы и занимались. Выпрашивали людей. Но чеченцы ведь нам тоже условия ставили: «слушай, у нас свои пленные есть, которые в ваших СИЗО сидят. У них тоже есть матери. Хотя бы одного мне отдай». А я не могу ничего сказать, потому что не вхож ни к разведчикам, ни к ФСБ.
Страшно было после января в Грозном. Матушки каждый божий день – ну как, ну что? А что мы можем им ответить? Страна узнала о том, что у неё есть пленные только 23-го февраля 96-го, после программы «Взгляд». Уже год как шла война. Любимов сделал тогда материал о группировке. В том числе подняли и тему пленных. Только после этого мне начали звонить. Только после этого потянулось мирные, у которых пропали сыновья: «помогите, вы этим занимаетесь, может, вы что-то знаете». А до этой передачи даже офицеры в Чечне не знали сколько в группировке пленных. Тогда была озвучена цифра в пятьсот человек, но на самом деле их уже было гораздо больше.
Тогда мы собрали матерей, пять человек, и отправили в правительство, в Москву. Я говорю – меня там никто не будет слушать, мой ранг полковника мне не позволяет войти в эти кабинеты. Но вы мамы, которым наплевать на все, вы можете туда войти. На эту поездку матушки собирали последние свои деньги. Их же в Москве никто не кормил и ничего им не оплачивал. Единственный, кто им помогал, это Анна Ивановна Пясецкая. Они поехали. Вы думаете, хоть кто-то принял их в Москве? Черта с два, никто!
Они вернулись из этой поездки просто убитые. А тут еще показывают день рождения Черномырдина на всю страну. Хорошо отметил мужик. Если бы он хотя бы десятую часть из того, что потратил на свой день рожденья, отправил бы сюда, мы бы может троих, пятерых, десятерых человек бы спасли… Мне это до сих пор не понятно. Мне не чеченцы враги были, мои враги были в Кремле. Я их знаю. И до сих пор там многие сидят, такими и остались. В Конституции записано, что защита Отечества – долг и почетная обязанность. Солдаты этот свой долг выполнили. Но почему его не выполнило государство по отношению к своим солдатам? Нельзя так – мальчишка потерял руки-ноги, ему максимум две тысячи кинули, и больше знать его не хотят, плевать на него…
Государственной программы по вызволению пленных не было, это была только добрая воля людей. Со временем у меня сложились хорошие отношения и с МВД и с ФСБ. Они делились информацией. А захотели бы нас послать – и все, каких-то людей и не вытащили бы. Но они нам помогали. Гражданские иногда приезжали, говорили – мы вот знаем, там-то и там-то сидят столько-то пленных.
Потом я сообразил, что нельзя работать разрозненно. Объединил под свою группу и Внутренние войска, и МВД вообще, и пограничников. С ФСБ не очень получалось – у них были свои методы. Но это и правильно, если боевики узнавали, что такой-то пленный «эфэсбэшник», его убивали однозначно. Поэтому своих они пытались вытаскивать сами.
К тому времени я все еще был руководителем группы Министерства обороны. Мы и рабочая группа Комиссии работали параллельно – общего руководства так и не было. Руководителем группы был Константин Голумбовский. Приехал он к нам, посидели мы с ним, поговорили – начали появляться какие-то планы. Можно сделать вот так вот и так вот, у вас же власть есть. Тогда начали работать предметнее.
Когда срок моей командировки истек, мне Вячеслав Тихомиров сказал – я тебя никуда не отпущу, оставайся еще на три месяца. Мне это было тяжело. Матушки – мои ровесницы, мой сын тоже мог бы быть здесь. В общем, я отказался. Заменил меня Слава Пилипенко. Приехал я в Москву. Но долго тут не пробыл. Ввели меня в состав этой рабочей группы при Комиссии. И шестого августа 1996-го я вернулся в Чечню уже как руководитель временной рабочей группы при Комиссии по военнопленным, интернированным и пропавшим без вести. Как раз когда началась бойня.
Помню случай один… Только закончилась война, я выехал по каким-то своим делам в чеченскую комендатуру Октябрьского района. Ко мне подошла женщина, русская, говорит: «ребята, там мальчишка лежит прикопанный. Если есть возможность, заберите его, собаки же растащат». Убитых тогда было очень много, их не успевали собирать. У меня были хорошие отношения с командиром 205-ой бригады, генералом Валерием Назаровым, я ему говорю – надо выделить людей для похоронной команды. Он с пониманием отнесся, выделил. Поехали, начали собирать тех, кто в городе лежал не захороненный. Я поехал посмотреть сам, что это за солдатик. Приезжаю. Место, где он присыпан, разрушенное. Смотрим по сторонам - кости лежат какие-то… ну война шла… мешок какой-то непонятный. Мне что-то… что за мешок такой? Я никак не могу понять… А потом до меня дошло. Собаки его выкопали, руки-ноги съели, голову отгрызли, и туловище только осталось. От жары оно начало распухать и вот этот мешок... Это был солдат, да.
Забрали его, голову тоже нашли, она сохранилась. А присыпан он был над газовой магистралью. Там в землю штырь воткнут металлический и на нем желтая табличка, знаете – «осторожно, газ». И на ней карандашом написано: «Здесь похоронен российский солдат…» А фамилию прочитать невозможно! Мы и так, и сяк, и фотографировали, с фотографии смотрели – нет, невозможно. Вот таких людей очень много осталось там. Которые присыпаны где-то, и неизвестными так до сих пор и лежат. А тех, кого так и не собрали, чеченцы потом сожгли - была жара и могла начаться эпидемия.
Тогда же, в августе, познакомился и с Казбеком Махашевым, это был министр внутренних дел Чечни, и с Басаевым – с Ширвани, не Шамилем. Встречались, разговаривали. Когда с ним воюешь – это одно. А когда встречаешься… Зачем молотили тогда друг друга? До ругани доходило, с Махашевым бывало до мата доходило, и посылал его: «Да забирай ты, если уж наших не отдаешь» Что там отдавать, они уже убиты. Это вы по телевизору такие хорошие…
Первым из государственных чиновников который начал заниматься пленными был Александр Лебедь. Когда он прилетел на переговоры, я подошел к нему и сказал, что в договоренностях записана неточная фраза. Он спрашивает: «какая?» Я говорю – обмен пленных всех на всех. Это нельзя было сделать, потому что у нас не было информации по всем чеченским пленным. Он говорит – давай оставим пока так, а потом я этим займусь. И он действительно занялся этим вопросом. В качестве примера: в Гойском тогда был единственный общий лагерь военнопленных Ичкерии – все остальные пленные содержались по бандам, а этот был вроде как государственный. Лебедь поставил условие – освободить этих пленных. И они были освобождены, около 30 человек. Этот вопрос сильно его зацепил. Александр Мукомолов, председатель Фонда Лебедя, поиском занимается до сих пор.
С этого момента стали работать предметнее. Комиссия рассматривала дела арестованных боевиков, и если они сидели не за тяжкие преступления, то их амнистировали. А уже их родственники искали, договаривались и освобождали наших солдат взамен. Как – это были их проблемы. Такая схема стала работать. Но, опять же, настолько это было неповоротливо, медленно, бюрократично… Этот процесс можно было бы ускорить в десятки раз. Но это, видимо, было не нужно.
Наибольшую активность рабочая группа достигла именно в послевоенный период. Пока там были Слава Пилипенко, пока там был Витя Шкляр, они ездили в Чечню, работали, искали. При российском представительстве там постоянно кто-то находился. Девяносто седьмой год - это пик активности, пик освобожденных.
А потом начались интриги… Меня выжили первым, потом ушел Пилипенко, ушел Шкляр, другие ребята. Активность пошла на убыль, на убыль, и дошла до того момента, что года через два, когда к власти пришел Владимир Владимирович, было решено, что рабочая группа по поиску пропавших без вести солдат стране не нужна. Вот так-то. И она была расформирована. С двухтысячного года пленных солдат перестали вытаскивать совсем.
Сейчас Комиссии нет. То есть, она существует на бумаге, но не работает. Рабочую группу уничтожили - все, больше никто не занимается этим вопросом. Документы поуничтожали. Архивы. Зачем? Есть ли сейчас в Чечне наши пленные, нет ли их – черт его знает. Все связи, агентура утеряны. Что такое сто-двести человек в плену, если можно положить триста детей, чтобы убить тридцать боевиков? Да плевать на них… Этим никто не занимается и заниматься не хочет. Пипл еще нарожает пушечного мяса.
Когда началась вторая война, Минобороны уже не стало создавать свою группу по розыску, как это было в начале первой. Почему? Я хотел обратиться и к министру, и к начальнику главного управления кадров – давайте, ведь из всех, кто служит, я остался один, который знает эту работу, давайте я возглавлю. Но я, честно говоря, уже не смог. Колебался-колебался, пока инфаркт не заработал, а потом уже все... Сейчас я, конечно, жалею об этом моем решении. Не правильно я сделал, надо было пойти. Так что во вторую войну пленных не искали вообще. Пропал и пропал.
По первой Чечне у нас было собрано информации о том, что без вести пропали более тысячи двухсот человек. Из этих тысячи двухсот за мою бытность было освобождено 353 человека. Живых. Сколько было эксгумировано павших, у меня данных нет. Но понятно, что люди в плену оставались. Сто, двести, триста? Не знаю. А ведь могли бы вытащить… Могли бы. Было бы это государству интересно - человек триста еще можно было бы найти.
В общем, боевики всех наших пленных, по-видимому, просто расстреляли и все.
В прошлом году пропавших без вести официально признали умершими. На этом все и закончилось. Списали попросту. Правильно вы говорите – отработанный материал.
Да чего там говорить, господи, даже тех неопознанных, кого захоронили на Богородском кладбище – там ведь нужна была смехотворная сумма для опознания! Смехотворная! Чтобы провести экспертизу и доказать почти со стопроцентной уверенностью, кто есть кто. Нет, в это время нашлись деньги, чтобы строить дачу в этом Бочаровом Ручье. А на них денег не нашлось.
Многие матери так и не знают, где их дети. Это и Таня Ильютчик и Ольга Милованова, и многие другие… Они до сих пор каждый год 25 сентября приезжают на Богородское кладбище – чужих уж поминать, не своих. Их много. Их по 200-300 человек приезжает.

 Согласно данным правозащитников, более 3000 человек остаются пропавшими без вести в Чечне. Они исчезли в ходе "контртеррористической операции", начиная с 1999 года - времени прихода к власти в России Владимира Путина. С тех пор нигде не было зафиксировано, что государству удалось вызволить из плена (идентифицировать останки, захоронить с почетом) хотя бы одного из этих 3000. По 1996-му. Но сделать им что-то без ГОСУДАРСТВЕННОЙ ВОЛИ тогда было практически невозможно. Только отдельные попытки: какое-то чмо из Асланбек-Шерипово просит "Урал" за пленных солдатиков - ищут "Урал"...
 ==Многие матери так и не знают, где их дети...
Но это никому не интересно==

Когда тут детьми русских матерей интересоваться-то, когда
"мы закрыли последнюю серьёзную проблему, связанную с восстановлением территориальной целостности Российской Федерации. Народ Чечни на своём референдуме 23 марта сделал это прямо и самым демократическим образом".

Поняли? Все. Конец. Проблему ЗАКРЫЛИ.

  Где-то в середине 90-х был шум на ТВ, по поводу военкома одного из российских городов, которому надоело посылать парней на войну и он поехал сам. Это Вячеслав Измайлов. Ныне - военный корреспондент "Новой Газеты"
Уникальный человек.

 Полковником Виталией Иванович Бенчарский, офицер главного штаба Сухопутных войск России, в  1996 году он возглавлял тогда на  базе в Ханкале работу по освобождению пленных.
Преодолеть то изуверское отношение, которое было в российских войсках к поверженному и плененному противнику, казалось невозможным. Можно было поплатиться собственной жизнью.
Зимой чеченских пленных держали в неотапливаемом помещении полуразрушенного офицерского клуба на базе в Ханкале. Кстати, соседние комнаты этого клуба использовались под гауптвахту для провинившихся российских военных. Летом пленников держали в яме.
Даже брат Руслана Хасбулатова, профессор Грозненского университета, тоже вместе с боевиками и мирными, как и он сам, жителями отсидел в такой яме, пройдя через пытки и побои. Остался жив, но так повезло далеко не всем.
Мовсар Хамидов — сейчас полковник центрального аппарата ФСБ России, в конце декабря 1994 года (тогда еще майор) «по ошибке» прошел через все ужасы российского плена: побои, пытки до потери сознания. Чудом остался жив. А его друг, капитан милиции, был убит…

* * *

…Уже через несколько дней после прибытия на базу в Ханкале полковнику Бенчарскому удалось освободить четырех бойцов 245-го полка (дислоцируется в Мулино Нижегородской области).
Он обменивал их под Шатоем в присутствии матерей пленных солдат. Взамен  отдавали одного из боевиков. Боевик был забит нашими  до смерти. На ногах не держался, его несли, и через час после обмена он умер. Увидев все это, матери пленных солдат завыли от страха.
Вернувшись в Ханкалу, полковник Бенчарский проверил, как содержат пленных ичкерийцев. Дело в том, что до него пленных держали секретно, даже от офицера, их обменивающего.
Зима была довольно холодная. А четверых пленных чеченцев держали в неотапливаемой комнате. Ни один из тех пленных никакого отношения к боевикам не имел, почти у всех были дети, у одного четверо. Доказывать что-то было бесполезно, да и некому. Бенчарский попросил командование, чтобы поставили в комнату хотя бы печку-буржуйку.
Начальники вроде бы дали указание, но на следующий день он… увидел комнату пустой. Оказалось, что старший лейтенант из спецназа, который обеспечивал охрану пленных, чтобы не возиться с установкой печи, — всех людей расстрелял. Бенчарский закричал на него. Тот бросил в ответ: «Ты тоже, полковник, ходишь под пулями, и спина твоя открыта». Офицер ФСБ, стоявший рядом, попытался успокоить и увел Бенчарского.
За убийство людей тот старший лейтенант никакой ответственности не понес…
В день рождения Виталий Иванович 15 марта: в этот день он освободил из плена еще двух бойцов. Их матери радовались, а он, полковник, сидел и плакал. На него с надеждой смотрели десятки матерей, а он знал, что им-то сыновей не вернет: их убили.
Через некоторое время полковник Бенчарский оказался с инфарктом в реанимации госпиталя имени Бурденко. Слава богу, спасли. Он друг всей редакции «Новой газеты».

* * *

Генералы были разными.
Один строил бригаду, чтобы унизить, прогнать сквозь строй пленного российского солдата. В назидание другим, чтобы живыми не сдавались в плен. В августовские дни 1996 года этот генерал собрал остатки мотострелковой бригады: солдат из ремонтно-восстановительного батальона и батальона материального обеспечения. То есть тех, кто никогда не держал в руках автомата, а только гайки, ключи, молотки и черпаки. И пошел в атаку по центральным улицам Грозного.
Боевики легко перебили почти всех. Немногие вместе с тем генералом вернулись обратно. Генерал-полковник Анатолий Квашнин, тогда командовавший Северо-Кавказским военным округом, сказал этому генералу: «Лучше бы ты остался там».
Но были и другие. До конца своих дней буду помнить слова командующего Объединенной группировкой войск в Чечне генерала Вячеслава Тихомирова: «Я отменяю любой свой приказ, если он будет препятствовать освобождению пленного». Генерал Вячеслав Валентинович Тихомиров в 2000 году перешел из Министерства обороны во внутренние войска. Стал главкомом, генералом армии. По его приказу, из кабинета его первого зама, в 2001 году я вел переговоры по освобождению из плена подполковника Боряева. К сожалению, было уже поздно. Он был расстрелян Хаттабом.
Генерал-полковник Виталий Азаров. В конце 90-х был начальником главного управления воспитательной работы в российской армии.  Он дал команду военным тыловикам выдать 15 экземпляров камуфлированной военной формы.  Обменяли в Ичкерии на простого солдата — рядового Химичева из Воронежской области.
Во вторую кампанию  наблюдалось: там, где действовал генерал Геннадий Трошев, направление на Восток, — там было меньше потерь и среди наших бойцов, и среди мирных жителей Чечни, и среди боевиков. Потому что как-то договаривались  с ними. Ведь среди тех, кого мы называли боевиками, были разные люди. Подавляющее большинство бралось за оружие потому, что задели их честь, убили родных, разбомбили дома, уничтожили села. Плюс историческая память о депортации… Но в то же время у многих наступила усталость от войны, понимание, что многое можно решить миром. И генерал Трошев это понимал.  Его слова, сказанные перед офицерами: «Мы же от них ничем не отличаемся, мы же учились в одних школах, дружили». Трошев сам был родом из Чечни.
Там, где был генерал Владимир Шаманов,  направление на Запад, — там действовали только силой оружия. Один Катыр-Юрт чего стоит… В первых числах февраля 2000 года боевики через это село ушли дальше в горы, а своими жизнями за это ответили многие жители села.

 По первой чеченской кампании. Некоторые офицеры-«афганцы», орденоносцы, попадали после бесед с Шамановым под капельницу в ханкалинский госпиталь.
Кстати, в Чечне танковый полк, которым командовал полковник Буданов, был в оперативном подчинении Шаманова. Если бы Шаманов был на месте, никто бы не поднял вопроса о Буданове, изнасилованной и убитой им Эльзе Хунгаевой. Но когда Буданов стал угрожать оружием генералу Валерию Герасимову (сейчас начальник Генерального штаба Вооруженных сил России. А тогда был заместителем Шаманова), дело приняло необратимый ход. Если бы не генерал Герасимов, не было бы дела полковника Буданова…